Истории

«Дилемма жуликов и воров сегодня: стать мокрушниками или залечь на дно»

Российский режим – жуликоватый, но не кровожадный - в 2011-2012 годах затрещал по швам. Как в детективном романе, он стоит перед выбором: закатать оппозицию в асфальт или прислушаться к ней, провести честные выборы. Политолог Европейского университета Владимир Гельман не знает, в какую сторону шатнется Кремль, но исторический опыт подсказывает: рано или поздно власти придется сделать выбор.


Трещины на стене

В 2011 году в России прошли так называемые «опрокидывающие» выборы. Это термин американского политолога Сэмуэля Хантингтона: выборы в авторитарной стране, на которых оппозиция неожиданно получает больше голосов, чем партия власти. Классическим примером «опрокидывающих» выборов считается Съезд народных депутатов СССР в 1989 году. Горбачев учредил этот орган, чтобы укрепить свою легитимность в глазах граждан и мирового сообщества. В результате это привело к небывалой мобилизации общества, и режим пал через два года. В 2011 году «Единая Россия» получила меньше 50% голосов на выборах в Госдуму. Беда в том, что в литературе плохо изучены причины, почему одни авторитарные выборы приводят к победе режима, а другие — к его поражению.

Одни исследователи оперируют структурными показателями — уровнем социально-экономического развития, уровнем проникновения интернета... Они могут предсказать вероятность падения режима, но не могут сказать конкретно, случится это завтра или нет. Другие находят у авторитарных режимов две ахиллесовых пяты: подверженность влиянию Запада и слабости госаппарата и доминирующей партии. Рычагов влияния на нашу страну у мирового сообщества несравнимо больше, чем при СССР, но все равно недостаточно, чтобы повторить сценарий сербской (2000) или грузинский (2003) революций. Вертикаль власти и «Единую Россию» Кремль пока использует успешно. Наконец, третьи считают, что падение режима зависит исключительно от эффективных действий оппозиции. Российская оппозиция до 2011 года была слабой, раздробленной, находилась в узком «гетто» и не могла угрожать режиму.

Я бы добавил сюда еще один фактор. Проблемы многих авторитарных режимов начинаются при передаче власти от лидера к лидеру. Так было на Украине в 2004 году и в Южной Корее в 1987. В 2011 году Владимир Путин произвел «обратную замену» своего преемника и вернулся во власть. Дмитрий Медведев не показал себя эффективным управленцем, за четыре года сменил больше губернаторов и мэров, чем Путин за два срока. Многим руководителям «медведевского призыва» попросту не хватало опыта. Стратегия обратной замены была несильно продумана: власть не предложила оппозиции пряников (например, должностей в правительстве), с другой стороны, не был запущен и кнут. Российский авторитаризм вообще отличается низкой репрессивностью. В феврале 2012 года на одном из протестных митингов в Москве озвучили список политзаключенных — их оказалось всего 39, это очень мало по международным меркам.

В первом же интервью после президентских выборов Владимир Путин заявил, что готов «закручивать гайки». Режиму удалось не допустить разрастания протеста, с другой стороны, не удалось спустить его до уровня 2011 года. Противостояние с оппозицией перешло на новый уровень — электоральный (чего стоят одни выборы мэра Москвы). Оппозиция предприняла попытки самоорганизации и мобилизации — результат оказался довольно скромным. Издержки закручивания гаек для власти оказались сопоставимы с выгодами. Короче говоря, об успехах той и другой стороны говорить не приходится.

Власть. Дилемма жуликов и воров

Представьте себе жуликов и воров, которые оказались перед угрозой разоблачения. Они могут лечь на дно и притвориться честными людьми. В истории немало случаев, когда массовые протесты вынуждали режим проводить либерализацию и честные выборы, чтобы сохранить власть. Наиболее успешный пример — действия корейских властей в ответ на массовые (гораздо более массовые, чем в России) протесты в 1987 году. Тогда президента Чон Ду Хвана сменил новый лидер Ро Дэ У. Он провел честные выборы, одержал на них уверенную победу и объединил свою партию с главной оппозиционной. Это как если бы Путина сменил Собянин, а потом объединил «Единую Россию» с партией РПР-ПАРНАС. Другой вариант для жуликов и воров: стать мокрушниками, учинить массовые репрессии в отношении оппозиции. Так поступили китайские власти в конце 80-х: после десяти лет постепенной либерализации столкнулись с реальными вызовами улиц, развернули курс на 180 градусов и жестко подавили протесты (события на площади Тяньаньмэнь).

Оба этих сценария сулят российским властям большие риски. Режим остается низкорепрессивным, жульническим и вороватым. Риски либерализации понятны: политическая поддержка режима снижалась и в настоящий момент замерла на низком уровне. Сама природа этой поддержки сомнительна. Общество поддерживает статус-кво не потому, что так нравится, а потому что нарушение равновесия еще более опасно. Кроме того, если жулики и воры начинают вести себя как честные люди, это не спасает их от наказания за прежнее воровство. Ро Дэ У, например, проиграл в результате опережающей либерализации. Он оказался за решеткой по обвинению в коррупции.

Проблема массовых репрессий в том, что изначально низкорепрессивным режимам сложно стать более репрессивными. После долгих лет пряников сложно взять в руки кнут. При переходе к массовым репрессиям их жертвами рискуют стать не простые граждане, а представители элит. Наконец, издержки легализации статуса элит при таком сценарии возрастают. Представляете, если с зарубежными активами наших чиновников и олигархов поступят так же, как в свое время поступили с активами Каддафи...

Оппозиция. Дилемма Ланцелота

Инструменты оппозиции сегодня — это негативный консенсус и мобилизация через социальные сети. Негативный консенсус трудно удерживать в течение длительного времени. У социальных сетей тоже есть недостатки. В литературе они описываются как противоречие между коллективным и «коннективным» действием. Мобилизация через интернет успешна, когда речь идет о разовом событии. Но этот инструмент изнашивается на длительной дистанции: эмоциональная вовлеченность не срабатывает. Перед оппозицией строит серьезная задача: перейти от разовых акций к долгой неблагодарной работе. Навальный прав: «Мы должны ходить на митинги, как на работу».

Оппозиционерам нужно стать реальной альтернативой власти, а это очень сложно. В их рядах были жаркие дебаты между теми, кто выступал за уличную мобилизацию (Сергей Удальцов), и сторонниками партийной работы (Владимир Милов). Ни та, ни другая стратегии себя не оправдали. Координационный совет оппозиции тоже не выполнил свои изначальные функции. Оказалось, что для координации массовых протестов не нужен специальный орган, а на альтернативный орган власти КС не тянет.

Ярче всех проявил себя Алексей Навальный на выборах мэра Москвы. Ему удалось создать организацию, о необходимости которой писал еще Ленин. Произошел успешный переход от онлайн- к оффлайн-активизму. Но сам Навальный столкнулся с дилеммой Ланцелота. Это, напомню, персонаж пьесы Евгения Шварца «Дракон» и фильма Марка Захарова «Убить дракона» (1988): рыцарь приходит в город, которым 400 лет правил дракон, наводивший страх и ужас на жителей. Ланцелот в тяжелой схватке побеждает дракона. Но когда возвращается в город, видит, что плодами его победы воспользовался бургомистр, служивший марионеткой дракона. И призывает жителей города стать, наконец, гражданами. В ответ на это жители присягают ему как новому дракону.

В фильме Ланцелот уходит из города и встречает дракона в чистом поле. В реальной жизни политики редко покидают сцену по доброй воле. Скорее, наоборот, становятся жертвами своих недавних соратников. Насколько это опасение оправдано в отношении России, ответ неочевиден.

Более подробно с анализом политолога Владимира Гельмана можно познакомиться в его книге «Из огня да в полымя…» (2013).

 

share
print