Самый интересный политик с точки зрения профессионального лингвиста - это Жириновский. Из оппозиции - Навальный: интервью дает неинтересные, зато выступления на митингах - «мемоемкие». Чего стоит одно только «да или нет?». Чем Навальный похож на генерала Лебедя, и почему «мИчеть» Ваенги - не такое уж и зло, рассказал лингвист Максим Кронгауз.
— Какие процессы влияют на возникновение новых слов?
— В основном, рождение нового слова связано с каким-то изменением во внешнем мире: если появляется важный объект или явление, то нужно слово, с помощью которого его будут называть. Очень важно, что слова просто так не возникают — как правило, в них есть нужда. Более того, уход слова тоже значим: явление перестало быть важным для всех (оно может существовать, но отдельного слова не заслужило).
— Почему был важен «язык падонков»?
— Это время перемен: в 1985 году происходит перестройка, потом в России появляется интернет. Возникает вольница, которая, как и окружающий мир, но более решительно, нарушает все запреты, воспринимая их как насилие над личностью. Среди этих запретов есть политические, культурные и даже орфографические. С орфографией это начиналось как игра людей, которые позиционировали себя как интеллектуалы (но иногда видно, что это не совсем так), которые делают ошибки сознательно. Поэтому «язык падонков» все-таки надо расценивать не как неграмотный, а как антиграмотный. Я думаю, что это протест на уровне маленьких детей. По существу, интернет в 1990-х – начале 2000-х — это интернет «в коротких штанишках».
Кроме того, эти игры появились не впервые. Я пытаюсь провести какие-то параллели между этими орфографическими играми и «заумью», то есть с футуризмом начала XX века. Но то была игра богемы, элитарная игра, а здесь она стала использоваться в реальной, массовой коммуникации. Почему массы полюбили эту интеллектуальную и поначалу элитарную игру? Просто масса неграмотна, и если человек играет в антиграмотность, ему уже нельзя предъявить претензию, что он делает ошибки. В советское время у людей вырабатывался стыд — стыд неграмотности. И этот стыд был сломлен массами благодаря невинной, казалось бы, игре в сознательные ошибки.
-
Фото С. Николаев
-
Фото С. Николаев
-
Фото С. Николаев
-
Фото С. Николаев
-
Фото С. Николаев
— Чем «взял» «няшный» язык?
— «Няшки» — это эпоха после языка падонков. Он важен девочкам, которые хлынули в интернет, и девчачьи интернет-языки существуют не только у нас. Очевидно, что эти слова уйдут, это же мода, слово не должно быть модным долго.
— Но есть же такие слова, которые остаются в речи?
— Да, но они не пришли как модные, а пришли как важные. Скажем, «гламур» возник так и сохранился, хотя его частотность упала. Или слово «блог» — пока есть блогосфера, оно останется в языке, но модным быть уже перестало. А с жаргонными словами это еще заметнее, потому что жаргон обновляется быстрее, чем литературный язык. И поскольку «няшкам» не удалось выйти за пределы жаргона (а они и не должны были выйти), то их судьба печальна: они уходят из моды в никуда. Но это нормальный процесс.
Вообще, за эту эпоху было много ключевых слов. Например, бандитская волна неожиданно оставила след — «наезд», «крышу», «беспредел». Молодежный жаргон тоже дал нам одно важное слово — «тусовка». Сохранились многие заимствования, некоторая лексика, связанная с интернетом, задержалась, к примеру, мы видим, что закрепился «лайк».
— Что придет на смену «няшкам»?
— Одна из возможных гипотез — я в ней не очень уверен, но, тем не менее — состоит в том, что интернет вырастает из «коротких штанишек», и язык в интернете во многом начинает приближаться к языку вне интернета. Но пока кажется, что это не так, потому что мемы, одно из самых ярких явлений в языке интернета, появляются все время, а теперь и вне интернет-пространства.
Мы видим, что интернет политизируется. Пришли чиновники, но они мало что внесли в языковом смысле. Будет ли еще какая-то культура, которая войдет в интернет? Не обязательно. Интернет уже достаточно разнообразен. Но возможно, что кто-то из существующих обитателей Сети «выстрелит».
— О политиках: вы как-то сказали в интервью, что речь Жириновского — это подарок для лингвиста. А в так называемой несистемной оппозиции, по-вашему, есть люди, которые говорят ярко?
— Навальный. У него есть способность нащупать мем, умение выражаться афористично. Не то что бы он блестящий оратор: если дает интервью, это неинтересно. Но на митинге, когда надо произнести короткую фразу, которую будут скандировать, он, безусловно, хорош. Навальный мне отчасти напоминает генерала Лебедя. Тот умел говорить короткими запоминающимися фразами.
— Мы с вами все время говорим о том, как меняется язык интернета. Но как меняется «реальный» язык?
— Если в начале 90-х годов реальная жизнь и интернет были разделены, то сегодня они почти слились. Первоначально ситуация была такая: конфликты, возникающие в интернете, за его пределы не выходили. Потом стало очевидно, что, скажем, кого-то могут побить за оскорбление в интернете, подать в суд. С другой стороны — скандал, возникший вне интернета, может продолжаться и расширяться в интернете.
Какой-то мем, словечко может родиться вне интернета, интернет — просто среда, благотворная для «заражения»: это, во-первых, огромное пространство, не разделенное границами, а во-вторых, большая скорость распространения. Как по легенде было с мемом «йа креведко»? Девушка и парень сидели на лекции, парень написал на парте «йа креведко», девушка опубликовала мем в цитатнике интернета, и он мгновенно стало популярным.
— Есть ощущение, что люди сейчас все чаще стараются писать грамотно. Замечаете ли вы эту тенденцию?
— Нет. Я вижу абсолютно неграмотные, лихие тексты. Другое дело, что есть тенденция, и она появилась не сегодня, — борьбы с неграмотностью. То, что в самой абсурдной форме называется «граммар-наци». Я наблюдаю в своей ленте в соцсети жуткую травлю: «а вот этот известный человек написал так-то, может ли он после этого быть известным человеком?» Я думаю, что это идет от некоторого ханжества, такая попытка возвыситься за чужой счет. Вот Ваенга сделала ошибку в слове мечеть (написала ее через «и») — это ее, конечно, как-то характеризует, но чтобы осуждать: «какой позор, давайте бойкотировать и не слушать его песни»...
— Понятно, что прошло только девять месяцев, но, возможно, вы сможете сказать, какие важные слова в нашей речи появились за этот год?
— Трудно сказать. Появилось несколько сообществ в соцсети, которые отслеживают все возникающие слова. Честно говоря, мне это стало не очень интересно: если раньше слова какое-то время жили, то эти не переживают день, в который они появились. Есть смешные, но в реальной речи мы их не употребляем. Например, после эпизода с Депардье, который попросил гражданство и получил его, возникло замечательное остроумное словцо «депардировать». Но мы же не употребляем его в речи.
— А какие слова вас раздражают?
— Меня всегда слегка раздражало слово «амбивалентно» — оно какое-то слишком интеллигентское, употребляется, когда человек хочет явно показать образованность. Из простых — «блин», но я уже смирился, куда от него денешься? Из молодежных мне очень не нравится слово «пипец» — чудовищно вульгарное.
— Какие слова, ушедшие из речи, вам жалко?
— Сходу трудно сказать. Ушло яркое слово «получка». У «получки» в советское время появилось конкурентное слово «зарплата», которое с перестройкой его вытеснило. Почему? Мое объяснение такое: они все-таки не совсем синонимы. Заплата — это то, что я получаю за работу в течение месяца, можно спросить у человека: «Какая у тебя зарплата?» Но нельзя спросить: «Какая у тебя получка?», ведь это порция, которую выдают человеку. В советское время было чрезвычайно важно — занять три рубля до получки, жить от получки до получки. Сегодня порция не значима, важно, сколько ты получаешь.
Было еще, например, важное слово «дауншифтер», сейчас оно, по-моему, не очень актуально. Явление ушло, и все.
