В 2012 году в России прошло всего шесть официальных забастовок, хотя в середине двухтысячных счет шел на тысячи. Из-за того, что рабочие потеряли легитимный способ защиты своих интересов, они все чаще идут на отчаянные поступки: например, грозят суицидом, если им не выплатят задолженность по зарплате за восемь месяцев. О причинах рассуждает социолог Анна Очкина.
В 2012 году в России прошло шесть забастовок, сообщает Федеральная служба государственной статистики (Росстат). В 2011 году отмечены две забастовки, в 2010 году забастовок не было, в 2009 — одна забастовка. Под забастовкой орган официальной статистики понимает «временный добровольный отказ работников от выполнения трудовых обязанностей в целях разрешения трудового спора».
Росстат считает забастовки, объявленные и осуществленные в соответствии с законодательством. Решение о забастовке принимается на общем собрании коллектива, организуется примирительная комиссия с работодателем, субъект федерации спускает перечень минимальных работ... Стихийные забастовки российской статистикой не учитываются вообще.
Кроме того, меняются методы сопротивления рабочего класса. Профсоюз МПРА (работников автопрома) успешно применяет комбинированный тип забастовок: это протесты на фоне конструктивных переговоров с работодателями. В июле 2013 года уфимский рабочий забрался на заводскую трубу и пригрозил суицидом, если ему не выплатят зарплату (денег он не видел восемь месяцев). В апреле 2013 года ижевские педиатры объявили "итальянскую" забастовку (приходили на работу, но не лечили детей), поскольку их труд сверх нормы не оплачивался. Похожую, но менее известную забастовку в это же время провели сотрудники Северо-Западной базы авиационной охраны лесов. Эти акции носят декларативный характер, но оказывают реальное давление на руководство предприятий и власти.
Росстат считает забастовки, объявленные и осуществленные в соответствии с законодательством. Решение о забастовке принимается на общем собрании коллектива, организуется примирительная комиссия с работодателем, субъект федерации спускает перечень минимальных работ... Стихийные забастовки российской статистикой не учитываются вообще.
Кроме того, меняются методы сопротивления рабочего класса. Профсоюз МПРА (работников автопрома) успешно применяет комбинированный тип забастовок: это протесты на фоне конструктивных переговоров с работодателями. В июле 2013 года уфимский рабочий забрался на заводскую трубу и пригрозил суицидом, если ему не выплатят зарплату (денег он не видел восемь месяцев). В апреле 2013 года ижевские педиатры объявили "итальянскую" забастовку (приходили на работу, но не лечили детей), поскольку их труд сверх нормы не оплачивался. Похожую, но менее известную забастовку в это же время провели сотрудники Северо-Западной базы авиационной охраны лесов. Эти акции носят декларативный характер, но оказывают реальное давление на руководство предприятий и власти.
Бытует мнение, что рабочие в России не бастуют, потому что их легко могут заменить гастарбайтеры. Квалифицированные рабочие знают: на их места никогда не найдут столько квалифицированных гастарбайтеров.
С точки зрения воздействия на работодателя нет никакой разницы — организована ли забастовка по закону, или вы просто прекратили работать. Убытки наносятся в обоих случаях. Наконец, львиная доля проблем трудящихся — из-за того, что предприятия банкротятся, закрываются и остаются непогашенные долги по зарплате. Вряд ли кто-то хочет бастовать на руинах собственного предприятия. Получается, забастовка — это мера борьбы на успешных, прибыльных, хорошо организованных предприятиях. Поэтому мы слышим о забастовках на автомобильных заводах с иностранным участием. И не слышим о забастовках в моногородах.
Рабочим выгодно использовать те средства, которые приносят результат. Им нужно не попасть в статистику Росстата, а надавить на администрацию и выстроить с ней конструктивный диалог. Как это осуществить, когда в России слабые профсоюзы? На фоне упадка забастовочного движения в 2009–2010 годы был вал обращений в суды, где люди добивались восстановления на работе и выплаты зарплаты.
Новые методы борьбы рабочих не обязательно деполитизированы. У протеста в бюджетной сфере есть два пути: он либо угасает, либо рабочие начинают предъявлять политические требования. Возьмем тех же ижевских педиатров. Их поддержала власть, их поддержали суды. Но чтобы решить проблемы врачей, нужно менять социальную политику государства. Без воздействия на политику протест достигает лишь промежуточных результатов. На частных предприятиях рабочие защищают свои экономические интересы. Но опять же, 31 августа 2013 года состоится традиционная акция за повышение зарплат. Это политический жест: чтобы повысить зарплаты, нужно отказаться от политики дешевого труда. Это требование не является политическим по форме, но оно политическое по сути. Оно апеллирует не к конкретной администрации предприятия, а ко всей социальной сфере.
Бытует мнение, что рабочие в России не бастуют, потому что их легко могут заменить гастарбайтеры. Квалифицированные рабочие знают: на их места никогда не найдут столько квалифицированных гастарбайтеров. В агропроме и на небольших предприятиях такая угроза возможна. Но все-таки пассивность рабочих идет еще из тех времен, когда трудовая миграция не была столь масштабной. Это связано с определенным менталитетом российских рабочих. Многие идут на личный компромисс с администрацией, как только возникает угроза увольнения. А успех забастовок дает солидарность — больше ничего.
Анна Очкина — левый публицист, социолог, кандидат философских наук, преподаватель Пензенского государственного педагогического университета.
Анна Очкина — левый публицист, социолог, кандидат философских наук, преподаватель Пензенского государственного педагогического университета.
