Истории

От Сретенки и к Сретенке. 100 лет жизни московской семьи Долиных

Говорят, потомственных москвичей в Москве не осталось. Говорят, теперь она стала городом “понаехавших”. Говорят, и самой-то настоящей Москвы уже нет, а стоит на ее месте монструозный мегаполис. Что ж, каждый слышит, как он дышит…

Мы - не дети Арбата, мы - не дети Арбата,

Мы пришлись на другие года.

Нас не пустят обратно, нас не пустят обратно,

Нас едва-то пустили сюда.

Семья поэта и барда Вероники Долиной живет в Москве без малого 100 лет. Первым москвичом стал дед Вероники по матери, личность легендарная.

По сохранившимся семейным рассказам, подростком Александр Долин воевал в гражданскую в бригаде Котовского, организовывал артиллерийское училище в Одессе, учился на медицинском в Москве, работал с физиологом Павловым и создавал обезьяний питомник в Сухуми. С начала 20-х годов прошлого века начинается первая московская страница в жизни семьи Долиных.

Собачья площадка и профессор Преображенский 

А пока я снимала, как Люк Бессон,

Молодых людей на Майорке,

Мой волшебник-дед постучал в мой сон,

Весь веснушчатый, в гимнастерке.

Подымайся, бессовестная, - сказал

– Ты не Шурочка в пелеринке.

Видишь: банк, телеграф, наконец вокзал

Аннексируем по старинке.

Не затем я шашкой махал в степи

И в Одессу входил с Котовским,

Чтобы ты писала одни стихи,

Хоть и с выговором московским.

Вероника, в каком районе Москвы жил дедушка ваш, Александр Долин? Знаю, что с этим тоже связана семейная легенда.

- Большинство наших легенд связано с дедом – уж такой человек он был. А в Москве, по их с бабушкой рассказам, они жили на Собачьей площадке, в огромной московской коммуналке.

По соседству, в этом же доме, жил знаменитый генетик профессор Соломон Григорьевич Левит, который считается прототипом профессора Преображенского из “Собачьего сердца”. В этой квартире и мама моя родилась.

Правда, я уже не застала Собачью площадку. Ее окончательно уничтожили к началу 60-х годов при постройке Нового Арбата. Значительно позже мы с мамой гуляли по Арбату и она пыталась вспомнить – где дом стоял, в котором она жила в детстве, но – увы, не вспомнила. Очень все сильно изменилось.

Печатников переулок на Сретенке

Уж не знаю я, что есть Родина,

Но никто меня не украдет,

Ибо Сретенка - это родинка,

Это до смерти не пройдет.

Дело не в водоворотах,

А опять во мне одной,

Дело в Сретенских воротах,

Что захлопнулись за мной.

Какой следующий адрес вашей семьи в Москве?

Я уже рассказывала, что мой дед был человеком выдающимся. И не только в науке. В частной жизни тоже чудес хватало. Так, к примеру, он был женат дважды – но на родных сестрах. Сначала женился на старшей, потом на младшей. Что-то похожее на сценарий Инессы Арманд, которая тоже была замужем за родными братьями. Бывает.

Так вот дедушка, женившись второй раз, жил в Питере. А его первая жена, мать старшей дочери (моей мамы впоследствии), осталась в Москве.

Бабушка тоже была непроста. В революцию комиссарила в Рязани, потом работала у Крупской в “Охране материнства и младенчества”, потом долго была директором Института педиатрии в Москве.

В этот период она жила вместе с дочерью на Сретенке, в Печатниковом переулке. Долго жила, потому что и мама там замуж вышла, и мы с братом там родились. Уехали мы оттуда в 1963 году – мне 7 лет было.

И это до сих пор моя самая … трепетная по воспоминаниям квартира. Может, даже и не квартира, а – Сретенка! Там все любимое было.

А мы можем, от беды на волосок,

Слышать Сретенки-старушки голосок.

Он звучит, почти невыносимо чист

– Мой мизинчик. Магазинчик “Букинист”.

Вот букинистический магазин был там... Мы с моей няней бабой Грушей… (о бабе Груше должен быть отдельный рассказ). Она встретилась совсем юной с моей бабушкой в Рязани, когда бабушка была – комиссаром! А еще у комиссара была маленькая дочка. Вот так молоденькая Аграфена и стала няней моей мамы.

Няня Груша была крохотного росточка, девица до конца дней своих, и неграмотная. Тоже до конца. Жила с нами до смерти, а было ей уже 97! Успела моего старшего сына на руках подержать…

Так вот, было мне лет 5-6, но я уже вовсю читала. И не только читала, но и знала, чего мне хочется из книг. Однажды люто мне захотелось “Волшебника Изумрудного города” и почитать, и купить. Я знала, что книжка есть – но где? И вот мы с няней Грушей обошли Сретенку, выходили на Садовую – нету. И вдруг, на обратном пути, уже через Трубную идем домой, а на пути (почти рядом с домом) букинистический магазин. Зашли, нашли, купили. Я потом много лет в этот магазин ходила, приезжала и с Сокола, и отовсюду. Потом на его месте уже другой книжный обосновался, а я все равно туда хожу, по старой верной памяти.

 

Сокол и Аэропорт 

Никто не знает, что мой дом летает.

В нем орущие дети и плачущий пес.

Никто не знает, что мой дом летает.

Только бы ветер далеко не унес.

Значительно легче стало дышать

- Вот и все, что нужно было решать.

А все--таки чем--то таким грешу,

Что не поддается карандашу.

Пришлось уехать с любимой Сретенки – куда?

Переехали на Сокол. Семья к тому времени уже большая была: бабушка, родители и мы с братом. А дед мой тогда уже снова жил в Москве, был профессором МГУ и получил довольно большую квартиру на Соколе, в доме ученых. Вот тогда и принято было на общем семейном совете “старшую” жену с семейством поселить в бОльшей квартире, а деду с женой и дочерью переехать на Сретенку. Ну, вот и переехали.

На Соколе я и школу закончила, и замуж вышла. Там же, недалеко, на улице Усиевича, была моя первая “самостоятельная” квартира, однокомнатная. В ней родились трое моих старших детей.

Чудесная была квартира! С большой кухней, где столько замечательных людей сиживало за столом… Довольно долго мы впятером жили и с собакой еще в одной комнате.

Но к середине 80-х с помощью московских властей и друзей, особенно Андрея Дементьева, который очень поддерживал, у нас случилось новоселье: в 1985 году мы с мужем наконец-то переехали в новую трехкомнатную квартиру. Ох, мы ликовали! Ох, мы торжествовали!

Знала бы я тогда, что с этим районом моя семья не расстанется… Сейчас мои взрослые старшие дети, уже со своими семьями, живут в этом же районе, у метро “Динамо”.

Это странно так получилось… помню, я искала квартиру для дочери своей Аси. И первый адрес, который мне назвали, был в том самом месте, где мы жили с родителями, а потом я уже со своей семьей, на Усиевича. Я подумала, что мне послышалось, даже переспросила. Но потом поняла, что это неизбежность. В результате моя дочка начала свою взрослую жизнь ровно на том месте, где я начала когда-то. 


 

Маяковка

Много-много чего я люблю

В разноцветной жизни московской.

Я люблю продавцов вино-водочных

И Болельщиков в Лужниках.

Но особенно я люблю

Иностранцев на Маяковской,

Когда их вспышки посверкивают

В наших копях и рудниках…

И где же случилась следующая квартира? В новостройках?

Нет, к счастью! Не в новых районах Москвы, напротив, недалеко от редакции журнала “Юность”, где я тогда много печаталась. На Маяковке. Помню, что шла я к новой квартире и вдруг поняла, что иду к Сретенке. Вектор такой обозначился. Отрадный для меня.

Мои дети эту нашу квартиру полюбили. Когда уже много времени прошло, и они выросли, и мы купили вот эту, в котрой сейчас живем, они со старой расставаться не хотели. Пока не продана была, ходили ночевать туда.

Но, как известно, жизнь наша на месте не стоит. Даже если мы этого и хотим, может быть… В семье нашей и прибавления случались - родился мой младший сын – Матвей, а старшие вырастали. Приходилось думать, как обустроить жизнь.

У моего второго мужа (Александр Муратов – кинорежиссер, ред.) были гонорары от фильмов, было наше жилище на Маяковке. И мы решили найти большую квартиру, чтоб всем детям было по комнате и нам тоже.

Мы нашли огромную квартиру, старую, бывшую коммуналку на Малой Дмитровке. Еще один шаг к Сретенке. И в конце 90-х переехали.

Малая Дмитровка. Дом с легендой

Буду дорогу нещадно прокладывать

В этом снегу со слезами и без,

Палкою лыжною щупать, прокалывать

– Масловка, Дмитровка – так до небес.

Такие старые квартиры всегда имеют длинную историю, своих “скелетов в шкафах”. И эта тоже?

Думаю, да. О некоторых даже удалось узнать – случайно, как водится. Мы въехали в бывшую коммуналку в столетнем московском многоквартирном доме – была она, конечно, совершенно разоренная, разрушенная, заплесневелая. Как выяснилось, раньше в ней жил дантист, еще в начале прошлого века, потом, после революции и уплотнения, поселилось несколько семей.

Но мы не знали каких именно. И вот однажды, уже после переезда, где-то через год, я разговаривала с доброй знакомой, писателем Людмилой Петрушевской. Она спросила, где я живу, я ответила, она встрепенулась: «А не в такой-то ли квартире?» — «Да…» Она пошатнулась: «А шкаф цел? А стол цел?!». Я говорю: «И шкаф, и стол — все цело, жалко было выбрасывать старые вещи».

И оказалось, что под столом этим детские годы Петрушевской прошли, потому что в этой квартире жила семья ее деда.

Вообще мы старались по максимуму сохранить очарование старинной московской квартиры. Оставили потолки, двери и окна такими, какими они были сто лет назад, только подремонтировали немного. В нашей квартире даже есть черная лестница. С ней тоже связана легенда: именно на этой лестнице, и на чердаках и в мансардах нашего дома гнездилась знаменитая банда «Черная кошка».

Москва, уже немного не моя

Послушай, Москва, не толкайся,


Толкнёшь ещё раз, не раскайся.


Друзей моих всех растолкала

,
Ничьи не слышны голоса.



Спровадила всех понемногу,


А я упираюсь, ей-богу,


Мол, знаю другую дорогу,


Дорога ведёт в небеса.


Вероника, вы много ездите по миру, подолгу живете за границей. Но неизменно возвращаетесь. Жить без Москвы не можете?

Я бы так не сказала. Я не могу жить без моих близких. А все дети хотят жить в Москве. Даже младший, прожив со мною полгода во Франции, решил ехать учиться в Москву. И старшие тут живут, и внуки.

Но сегодняшняя Москва делает все, чтобы я о ней поменьше скучала. Она так вулканически меняется, и далеко не всегда в лучшую сторону…

Я – человек очень стабильный. Люблю привычки свои. Люблю ходить в одни и те же магазины, ездить привычными маршрутами. А в Москве сейчас не знаешь утром, что призошло за ночь и куда сворачивать твоему автомобилю. Меняются адреса магазинов, куда я привыкла ходить за подарками друзьям – даже ювелирные! А, казалось бы, он должны быть неизменными…

Мне невкусно в москоских кафе, которые хоть и стали получше в обслуживании, но кормят по-прежнему не лучшим образом.

Москва стала совсем непохожей на город вашего детства?

Конечно, той Москвы уже нет, и мне тут не так уютно, как раньше. Я более того написала об этом, хотя не очень-то хотелось. Но то, что говоришь, а тем больше пропеваешь на публике, может ответить самым волшебным образом, и пространство порой откликается, делаясь снисходительней к тебе и твоим ближним. Да и благодаря детям все кажется не таким уж грустным - с их точки зрения все в порядке, а для матери это сильно значимо.

P.S. «Мы говорили много обо мне – сказала Вероника, - И почти ничего о моем папе».

Папа мой - специалист по поиску,

по живой и мёртвой воде.

Он умел второе от первого

отличать всегда и везде.

И хотя второе от первого

не так легко отличить

- как, быть может, частицу от целого

- или чёрное, скажем, от белого

- но мой папа мог научить.

Папа был почитатель Швейка,

но и Карлсона и Малыша,

а ещё он был Златошвейка,

Шоколадница и Левша.

Он придумал средство от пресности,

луноход пустил в том же году,

как построил для нашей местности

Клинско-Дмитровскую гряду.

Папа был далёк от политики

нашей средне-степной полосы.

Детям мог подарить магнитики

или крохотные весы.

Или вот ещё, обязательно

хоть кому-нибудь, да везло:

доставалось нам зажигательное

выжигательное стекло.

Жизнь текла, холодная, чёрствая,

и вот именно-то тогда

получились живая и мёртвая,

как он их называл, вода.

Оборудует всё, обнародует

на небесных он берегах,

тут и я прилечу опробовать

наш неслыханный агрегат.

Папа мой - специалист по поиску,

по мёртвой воде, по живой.

И живой воды было до пояса,

а мёртвой воды - с головой.

И хотя второе от первого

не так легко отличить

- как, быть может, частицу от целого

- или чёрное, скажем, от белого,

Но отец успел научить.

 

 

Редакция благодарит Татьяну Черемисину за прекрасные фотографии Москвы и Веронику Долину за рассказ.

share
print