Истории

Адреса Хармса в Петербурге

«МР» составляет путеводитель по литературному Петербургу. Мы отмечаем на карте города места, связанные со знаменитыми петербургскими литераторами, и рассказываем, благодаря чему эти улицы, дома и уголки вошли в историю. В первом выпуске – город Хармса.

Из произведений

Литейный проспект (проспект Володарского)

Вернувшись в 28-м году обратно в Ленинград, Алексей Алексеевич занялся своим прежним ремеслом и, встав на углу пр. Володарского, закинул с достоинством голову, притопнул каблуком и запел: На баррикады/мы все пойдем!/За свободу/мы все покалечимся и умрем («Рыцарь», 1934-36 гг.)

 

Таврический сад

Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени I-й Пятилетки, бывший Таврический («Судьба жены профессора», 1936 год).

 

Лахта-Ольгино-Лисий нос

В вагоне нет никого. Рабочий и франт в розовой косоворотке, видно, слезли на Лахте или в Ольгино. Я медленно иду к своему окошку. И вдруг я останавливаюсь и тупо гляжу перед собой. Чемодана, там, где я его оставил, нет. <…> Я выхожу на площадку вагона. Поезд подходит к Лисьему Носу. Мелькают белые столбики, окружающие дорогу. Поезд останавливается. («Старуха», 1939 год).

 

Фонарный переулок

Толпа готова была хоть до самого вечера стоять около кооператива. Но кто-то сказал, что в Фонарном переулке из окна старухи вываливаются. Тогда толпа возле кооператива поредела, потому что многие перешли в Фонарный переулок («Кассирша», 1936 год).

 

Угол улицы Восстания (Знаменской) и Некрасова (Бассейной) улицы

Мы все пошли в коммерческий магазин «Гастроном», что на углу Знаменской и Бассейной улицы, и спросили кассиршу о нашем недоумении («Сонет», 1935 год).

 

Фонтанка

Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: «Вот ржет крупный современный писатель». И никто Алексея Толстого не тронул («Ольга Форш подошла к Алексею Толстому…», 1934 год).

 

Переплетения

Большая Конюшенная улица

«Посвящаю тем, кто живет на Конюшенной» (стихотворение «Землю, говорят, изобрели конюхи», 1925 год)

На Большой Конюшенной улице (тогда - Желябова) жила будущая первая жена Хармса Эстер Русакова – он к ней часто приходил. Рядом находилась капелла, в которой проходили выступления обэриутов (ОБЭРИУ – «Объединение реального искусства»).

 

Улица Коломенская, д. 7

Приходите приходите/на Коломенскую 7/принесите на ладоне/возбуждающую смесь» («Приходите приходите…», 1927 год).

Неизвестно, что находилось в этом здании, можно только предположить, зачем туда приходил Хармс. Под «возбуждающей смесью», скорее всего, понимается наркотическое зелье. Хармс с Введенским (поэт, обэриут, близкий друг Хармса) порой нюхали эфир, а иногда даже писали стихи под его воздействием. Инициатором «приема» был Введенский (таким способом он старался «расшатать» сознание), Хармс же такие «эксперименты» не очень любил.

 

Невский проспект

Я делаю надменное лицо и быстро иду к Невскому, постукивая тросточкой. Дом на углу Невского красится в отвратительную желтую краску <…> На Невском страшная толчея на панелях. На дороге же довольно тихо. Изредка проезжают грузовики и грязные легковые автомобили. Трамваи ходят переполненные. Люди висят на подножках («Утро», 1931 год).

Даниил Хармс любил Невский проспект. На нем казалось, что город маленький. Когда Хармс приехал из ссылки, в Петербурге проходила выставка художников – некоторых из них, в том числе и Малевича, он встретил именно на Невском.

На Невском проспекте он с друзьями-поэтами устраивал различные акции: как-то они гуляли по главной улице Петербурга с раскрашенными лицами. Или Хармс залезал на деревья и читал оттуда свои стихи. Прохожие, помнящие выступления футуристов, думали, что он тоже футурист.

 

Пляж Петропавловской крепости

Кра кра краси фаси перекоси. Предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет. («Трактат о красивых женщинах, лежащих на пляже под Петропавловской крепостью, сидящих на Марсовом поле и в Летнем саду и ходящих в столовую Ленкублита», 1933 год).

Расставшись с Эстер Русаковой, Хармс стал часто ходить на пляж Петропавловской крепости. В своем дневнике он даже записывал температуру воздуха: если погода предполагалась хорошая, можно было идти на пляж. Там он ложился, загорал и ждал, пока кто-то ляжет рядом – так он хотел познакомиться с женщиной. В его записях фигурируют оценочные записи о дамах: эта симпатичная, та - не очень. Но со своей второй женой, Мариной Малич, он познакомился совсем не на пляже Петропавловки, а через общую подругу.

 

Дом книги на Невском, Невский проспект, д. 28

А тут рядом и магазин как раз. Окна большие, в целую стену. А в окнах всё книги лежат («О том, как старушка чернила покупала», 1928-29 гг.)

Несмотря на то, что дом Зингера в рассказе прямо не называется, Хармс описывает именно его. Сам он посещал это место постоянно – там располагался Детиздат. Правда, приходил сюда всегда с разным настроением, в зависимости от того, платили или нет гонорары. В 1937 году, когда появилось стихотворение «Из дома вышел человек», Хармса год не печатали. Положение было отчаяннейшее: в дневнике есть записи о том, как он с Мариной пообедал в последний раз - ели сосиски с макаронами потому что денег больше не было и не предвиделось.

Кстати, знаменитая фотография писателя в кепке и с трубкой сделана на балконе Дома книги на Невском.

 

Из жизни

Улица Маяковского, д. 11

В этом доме у Хармса была своя комната, что являлось тогда для молодого человека большой редкостью, поэтому обычно все сборища проходили у него. Как-то он, Заболоцкий, Бахтерев и Введенский заприметили из окна комнаты (оно выходило во двор) двух девушек. Чтобы привлечь их внимание, друзья решили разукрасить комнату авангардными рисунками. Надо сказать, что все они очень хорошо рисовали, кроме Введенского. На следующий день, Бахтерев встретил одну их этих дам, которая сказала: «Мы с подругой вчера очень смеялись: у вас так размалевана комната!»

Несмотря на то, что у Хармса ничего, кроме детских стихов, не публиковалось, он был известной личностью в Петербурге. К нему постоянно приходили гости, из-за чего у него часто возникало желание закрыться ото всех. На двери его комнаты висела табличка: «Я дома, но занят. Никого не принимаю, и даже не разговариваю через дверь».

В компании Хармс часто «выкидывал кренделя». Однажды, например, в обществе, прямо перед дамами, он начал снимать брюки. Но под ними заранее были надеты другие…

 

Мытнинская набережная, д. 5

В начале 1930-х годов Хармс вместе с обэриутами выступает в общежитии студентов Ленинградского университета. Студенты негативно реагировали на их «заумные» стихи. Видя это, Хармс встает на стол и кричит: «Я в конюшнях и бардаках не читаю!»

Дом снесен в 2008 году.

 

Буддийский храм (Приморский пр., д. 91)

Хармс любил посещать этот храм, ходил туда один, или с женой Мариной. В период, когда были какие-то деньги, они брали с собой вино и еду и отдыхали где-нибудь неподалеку от храма.

Несмотря на то, что Хармс был православным, его интересовали и другие религии. Марина Малич вспоминала, что у него в комнате висел плакат с мантрой «Ом Мани Падме Хум». Она как-то спросила, что это значит. «Я не знаю, - ответил Хармс, – но это очень сильное и древнее заклинание».

 

Пушкин (Малая улица, д. 27)

По этому адресу жила тетя Даниила Хармса, Наталья Колюбакина, которую он очень любил. Мать Хармса умерла довольно рано, и тетя очень его поддерживала в жизни. В 1931 году Хармса арестовали, он получил 3 года высылки. Перед отъездом он месяц жил у своей тетки.


Психоневрологический диспансер, Васильевский остров, 12 линия, д. 39

В этом диспансере Хармс проходил медкомиссию на предмет готовности к военной службе. Служить он идти не хотел. «Если государство уподобить человеческому организму, то в случае войны, я хотел бы жить в пятке», - писал Хармс.

Перед комиссией он предупредил жену Марину: «то, что ты увидишь в больнице, должно остаться между нами, не удивляйся ничему». Все врачи установили, что он годен. Последним был психиатр – женщина, которая его до этого наблюдала. Дверь в кабинет была приоткрыта, и Марина слышала, о чем они говорят в кабинете. Вот как она это вспоминает:

«Как вы себя чувствуете?» «Прекрасно, прекрасно». «Ну, всё в порядке». Она уже что-то пишет в историю болезни. Иногда, правда, я слышу, как он откашливается: «Гм, гм... гм, гм...» Врач спрашивает: «Что, вам нехорошо?» «Нет, нет. Прекрасно, прекрасно!..» Она сама распахнула перед ним дверь, он вышел из кабинета и, когда мы встретились глазами, дал мне понять, что он и у этого врача проходит. Она стояла в дверях и провожала его: «Я очень рада, товарищ, что вы здоровы и что все теперь у вас хорошо». Даня отвечал ей: «Это очень мило с вашей стороны, большое спасибо. Я тоже совершенно уверен, что всё в порядке». И пошел по коридору.

Тут вдруг он как-то споткнулся, поднял правую ногу, согнутую в колене, мотнул головой: «Э-э, гм, гм!..» «Товарищ, товарищ! Погодите, - сказала женщина. - Вам плохо?» Он посмотрел на нее и улыбнулся: «Нет, нет, ничего». Она уже с испугом: «Пожалуйста, вернитесь. Я хочу себя проверить, не ошиблась ли я. Почему вы так дернулись?» «Видите ли, - сказал Даня, - там эта белая птичка, она, бывает, - бывает! - что вспархивает - пр-р-р! - и улетает. Но это ничего, ничего...» «Откуда же там эта птичка? и почему она вдруг улетела?» «Просто, - сказал Даня, - пришло время ей лететь - и она вспорхнула, при этом лицо у него было сияющее. Женщина вернулась в свой кабинет и подписала ему освобождение. Когда мы вышли на улицу, меня всю трясло и прошибал пот»*.

 

Санкт-Петербургская филармония

Одно из любимых мест Даниила Хармса – ходил туда постоянно, причем с нотами (известно, что у него был идеальный слух). Малич вспоминала, как он привел ее в филармонию – в тот вечер исполняли Баха.

 

Психиатрическое отделение тюремной больницы при «Крестах» (тюрьма № 1), Арсенальная набережная

В 1942 году в этой больнице Даниил Хармс умер. Причина смерти до сих пор доподлинно неизвестна – он мог скончаться из-за голода или принудительного лечения (возможно, история болезни в больнице хранится до сих пор).

В августе 1941 года Хармса арестовали за «распространение пораженческих настроений». Он был признан душевнобольным, направлен в психиатрическое отделение тюремной больницы на лечение. В начале февраля Марина Малич пошла навестить мужа, собрала кусочек хлеба и сахара. Было очень холодное утро, на улицах - большие сугробы. Она отдала в окошко передачу, назвав фамилию Даниила. Окно закрылось. Через несколько минут окно снова открыли, и передачу кинули обратно со словами: «Умер 2 февраля».

 

Автор статьи выражает огромную благодарность за предоставленную информацию доктору филологических наук, профессору кафедры русской литературы РГПУ им. Герцена Александру Кобринскому.

* - цитата из книги Владимира Глоцера «Мария Дурново. Мой муж Даниил Хармс. Спецпроект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.

share
print