Победители Литературной номинации конкурса «Будущее начинается сегодня». Напомним, общегородской конкурс детского творчества организован Группой компаний «ЦДС» при поддержке Комитета по образованию Правительства Санкт-Петербурга и при информационной поддержке газеты «МР».
Екатерина Лухтанова, лауреат номинации "Ноу фикшн"
- Гай! Гайде! - Леня взбежал по лестнице и заглянул в детскую. - Ехать пора. Модест Петрович ждет.
- Я уже почти. Только остались хвосты и «Женщина в белом». Заплетешь? - девочка сунула ему пластмассовую расческу и большие бежевые резинки.
Заплел вместо хвостов французскую косичку – ей шло очень. Леня, помнится, долго учился причесывать сестренку, а пятилетняя Галка извивалась червяком, корчила страшное лицо…
Наконец, собрались и выплыли на булыжную дорожку двора. Вернулись – за книжкой. Выплыли снова, бросились догонять маму.
Солнца было очень много – горячего, растопленного в мед. И даже подумалось Леониду, что надо бы наплевать сейчас на филармонию и рвануть куда-нибудь за залив, чтобы синее было внизу, а сверху – пьяняще-желтое. Потому что в городе воздух царапался о вязкую пыль домов, и его уже не хотелось пить…
Трава лезла из земли ровным бархатным слоем, как пушок на теле первого весеннего медвежонка. Ее было так много, что тянуло собрать кусочек этой зелени, подарить кому-нибудь, как много лет назад он собирал ее для своей морской свинки. Особенно привлекали его тогда сочные, подернутые дымкой пучки, которые рука срывала с волшебным кузнечиковым стрекотом, и только много позже Леня узнал, что это-то и была – классически-летняя, мокро-сладкая – тимофеевка.
Леня понял, что Гайде испытывает то же самое, когда она вдруг бросилась судорожно срывать вспухшие недавно одуванчики и тонкими неуклюжими пальцами сплетать их друг к другу. Цветов набралось слишком много, они не умещались в ладонях и неуклюже соскальзывали на пыльный гравий. Леонид наклонялся и, как собачка, подбирал помятые соцветия, протягивал сестренке - потому что очень важно было именно сейчас сплести этот первый венок, и еще потому, что нельзя было бросать на землю цветы, как нельзя бросать хлеб.
- Электричка уйдет, - нервничала мама. – Опоздаем.
Мама всегда нервничала. А брат с сестрой плели в четыре руки, пачкаясь в пыльце, и, когда закончили, Гайденапялила на голову светящийся, липкий от горького молочка цветочный обруч.
Музыка появилась неожиданно, словно бы из ниоткуда. Взорвалась несколькими руладами и пропала. Помолчала немного, тоненько взвизгнула скрипкой, выдержала паузу и через мгновение обрушилась так, что стало хуже видно…
Гайде вертелась, не в состоянии сидеть молча. Мама вертелась тоже – чтобы понять, не мешают ли они кому-нибудь. Мусоргский рисовал – красочно, выразительно, очень объемно. Картинки ассоциировались почему-то не с выставкой, а с карнавалом.
- Это что?
- «Гном», кажется..
- Шшш!
- Топает, топает... упал! Споткнулся о метлу!
Перебирает пальцами по ладони, показывает.
- Глупая, гном, а не домовой!
- Ой, их много! Нападают!
- Это уже другое. Это «Баба Яга».
- И метла! Я же говорила, метла! Ууу..
Мама краснеет. Люди вокруг улыбаются. Лес воет, кружа над елками старуху с крючковатым носом.
Выбрались из темноты на свет, полные музыки и эмоций. Гайде все еще хихикает, изображая гнома. День словно только начался, и надо куда-то деться, чтобы не думать о предстоящем отъезде… Леонид хотел предложить поход в Русский музей, но Гайде опередила и уже бежала к флегматичным мраморным львам на входе.
Леонид с матерью переглянулись.
- «Христос и грешница»? – спросила мама, ухмыльнувшись, и отправилась покупать билеты.
Неутомимый ослик как всегда брел прямо на посетителей, развесив уши. Гайде замерла, прищурилась, впиваясь взглядом в изображение.
- Как это? Как, как?
- Не знаю я, - Леня и вправду не знал, как удалось Поленову оживить лопоухого героя. - Ты бы лучше на саму картину посмотрела. Сколько можно сюда ходить ради ослика?
Упрек был несправедливым – впервые увидев полотно, Галя долго и с интересом разглядывала Иисуса и несчастную женщину, слушала мамины пояснения и напряженно сострадала. Но эта история была – древняя, давно разгаданная, давно пережитая. А ослик содержал в себе волшебную и притягательную тайну, и поэтому ценился неизмеримо выше спасенных грешниц, несчастных бурлаков и погибшей Помпеи. Однажды Гайде призналась брату, что вырастет и пойдет в Академию художеств. Ее там обязательно научат писать живых ослов, ослов, которые преследуют зрителя, впиваясь в него равнодушными, неумолимыми глазами. Она всегда хотела быть волшебником, маленькая Гайде.
Выйдя из музея, еще долго гуляли по площади, отстукивали ногами по булыжной мостовой, разглядывали тюльпаны, ели мороженое. Потом была компания туристов азиатской внешности, мама протягивала им фотоаппарат и широко, натянуто улыбалась.
- Снимите, снимите, пожалуйста. Один раз. Только не против солнца…
И тащила Галю и Леню на газон, к хмурой тени памятника.
Щелкнули. «На веки вечные мы все теперь в обнимку на фоне Пушкина, и птичка вылетает». На веки вечные…
- Гайде, - спросил Леонид, - чего тебе сейчас больше всего хочется?
- Не знаю… А тебе?
- Я.. Я, Гайка, хочу вернуться – а у тебя косички длиннее, и такая же весна на улице. Хочу, чтобы ты рисовала – так, как никто не рисует, чтобы целые миры жили, как ты пожелаешь. Хочу, чтобы ты не потерялась в жизни. Знаешь, я боюсь. Твое будущее – оно уже сегодня начинается, а я завтра уеду и не увижу, не узнаю. Год ничего знать не буду.
Девочка не сочла нужным отвечать. Солнце уже садилось, и пора было ехать домой.
Гостей откуда-то взялось невероятное множество. Стол выставили в сад, под сень клена и молодых яблонь. Мама похлопывала по пенькам и скамейкам, рассаживала, подавала, объясняла, знакомила… Потом, когда все уже сидели за столом, вдруг обнаружилось, что не так уж и людно, а наоборот, пришли только самые близкие. Приехали бабушка с дедушкой из города, Ленькины друзья, соседка с маленьким сыном. Поднялась суета – громкая, бьющая, веселая.
- Что, Леонид, родину защищать будешь?
- А едешь куда?
- На Новую Землю? Бог мой...
- У нас уже, знаете, форзиция цветет.
- Что, простите?
- Вы пробовали селедку? Возьмите, не пожалеете!
- Форзиция, желтая такая. Вот если бы вы были в Париже в марте…
- Нет, я была в октябре.
- Галочка, в каком же ты классе? В третьем?
- Когда мне Колян позвонил, я сначала не понял…
Леня потянул сестру за кружевную вязь рукава и утащил в дом.
- Письмо мне напиши, ладно? Не забудь.. Бумажное. Попроси маму, пусть марок купит.
Гайде кивнула.
- Помнишь, ты говорил, что хочешь, чтобы я не потерялась… Чтобы рисовала?
- Помню, конечно. А что?
Она помолчала. Потом подняла на брата широкие каштановые глаза.
- Ты только там не простудись, хорошо?
