Читатель MR7 посмотрел раскритикованный в пух и прах фильм Кончаловского и написал в ответ хвалебную рецензию, в которой встретились Алиса из Зазеркалья, фашистский диктатор и дедушка Фрейд.
Гофмана вряд ли можно назвать детским писателем, его сказки скорее стоит называть легендами, поскольку все они исполнены зловещей мистики и трагизма человеческого бытия.
"Щелкунчик" тоже представляет собой притчу о мастере, который создаёт диковинные механические игрушки, но не может вдохнуть в них живую душу, поэтому его киборги сталкиваются с извечными людскими вопросами: что значит быть человеком? и что значит быть живым? что значит чувствовать?
"Щелкунчик" Гофмана очень далёк от тех слащавых рождественских сказок, которых требует от него жанр утренника и новогоднего балета. Поэтому несмотря на популярный сюжет, адекватных постановок и экранизаций "Щелкунчика" почти нет, поэтому цитировать предшественников Кончаловскому не приходится. Разве что всеми узнаваемые темы из Чайковского.
Находка Кончаловского состоит в том, что режиссёру удалось найти ту толику жестокости, которая так трогает в сказках Гофмана: действие перенесено в Вену 1930-х годов, увлечённую катками, вальсами и толкованием сновидений, но не замечающую реальной опасности, надвигающейся на неё изнутри. В один прекрасный день этот цветущий мир круассанов и оперных арий оказывается захвачен фашистскими крысами, который топчут сапогами прелестные площади старой Вены, изгоняют её жителей из своих домов и рыщут повсюду в поисках игрушек, которые необходимо уничтожить.
Крысиный король фотографирует плачущих детей, у которых отбирают их любимые игрушки и наслаждается своим садизмом, а стены его кабинета украшают реальные фотографии детей из концентрационных лагерей. "Фабрика дыма", где сжигают детские игрушки, просто не нуждается в комментариях.
Вероятно, по этой же причине Кончаловский отказывается от исконного названия сказки "Nußknacker und Mausekönig", чтобы исключить все мики-маусные коннотации. Стоит только пожалеть, что английская игра слов с "RATification", "RATion" и "RATtle" - перестаёт работать в русском языке. Русский глагол "скрысить" отсылает скорее к жадности и мелочности, чем к бессмысленной жестокости, которую несёт немецкое "Rattenmann" или французское "l'homme aux rats".
Тема насилия избегает здесь банального противопоставления "евреи и фашисты", крысы не выглядят такими уж исчадиями ада, напротив, их король стильно одевается и красиво говорит, и похож скорее на рок-певца, чем на диктатора, свои идеи он, как и современные фашисты, преподносит не скучной пропагандой, а как увлекательное шоу, он умело играет на зависти, ревности, деструктивных и агрессивных импульсах самих людей: маленький Макс, который любит ломать игрушки и быстро гонять на мотоциклах с пушками, легко очаровывается им.
Крыса, конечно, есть в каждом из нас, и насилие свойственно каждому человеку - такова одна из тем фильма Кончаловского. Поэтому режиссёр не мог обойтись без Фрейда (его клинический случай человека-крысы узнаваем даже для непрофессионала). Хотя сама фигура великого доктора, который появляется в первом же кадре фильма, введена в сценарий скорее для антуража, как метафора старой Вены, чем для интерпретаций по Фрейду.
Аналогичную роль играет и дядюшка Альберт, как две капли воды похожий на Эйнштейна (в исполнении Натана Лейна, уже прочно связавшего своё имя с мышиной темой), или сам крысиный король в парике Энди Уорхолла. Все это узнаваемо, но не саркастично, Кончаловский выдерживает верный градус иронии.
Фильм, конечно, философский, но без занудства, применяющий разные механизмы захвата зрителя: кого зрелищными погонями и внушительный бюджетом, кого-то изысканностью деталей и мастерством художника (в этом качестве здесь выступил режиссёр Рустам Хамдамов), кого-то цитатами из современного искусства и пародией на невротичный мир современных художников, кого-то песнями на музыку из балета Чайковского.
Главная героиня девочка Мари (в исполнении Эль Фэннинг) переживает взросление в сновидениях и фантазиях, что, безусловно, роднит её с Алисой, так же как и все игры с зазеркальями, отражениями и путешествиями во времени. Непростые отношения с истеричным папашей и экзальтированной матерью вполне ясно отыгрываются в фантазиях Мэри и воплощаются в образе маменькиного сынка крысиного короля и снежной феи. Но если Алиса Кэрролла переживает это становление в витиеватой лингвистической игре (как и положено героине английского логика), то Мари Гофмана встречает любовный опыт на границе человеческого и звериного, телесного и механического, живого и мёртвого: "куклы тоже могут чувствовать", - звучит как основная тема не только для "Щелкунчика", но и для героев "Глянца".
Любовный опыт Мари рождается в диалектике между жестоким крысом и слабым мальчиком, которого ей постоянно приходится спасать и опекать.
Кончаловскому удалось найти золотую середину между зрелищностью и человеческой драмой, между экзистенциальными поисками и точной иронией, между сказкой и легендой, которая цепляет и детей и взрослых.
Выдержанность вообще является плюсом режиссёра: он не скатывается ни в арт-хаус, ни в откровенную «голливудщину», а создаёт многослойный фильм, лишённый традиционной красивости и желания понравиться непременно всем, при этом оставаясь в рамках широкоформатного кино.
