В воскресенье шестого июня в петербургском ДК имени Газа прошло сольное выступление писателя Виктора Шендеровича. Два часа плюс антракт. Полный зал.
За время концерта не раздалось ни одного рингтона – абсолютный результат. Количеством рингтонов оценивается уровень культуры у публики - репертуар влиял.
Блистательные микропьесы, всего несколько реплик, а стоят иного фолианта. ЖЗЛ с человеческим лицом, от времен царских до наших дней. Короткие, но емкие истории, в которых узнаешь автора, его героя, самого себя, всех нас.
Тонкий, требующий внимания и соучастия, юмор. Ничего общего с теперешним многоканальным телевизионным, щекочущим спинной мозг и половые органы.
Стихи, скорее, грустные. Это естественно. Веселые стихи, как правило, бездарны, так как рождаются в патологически счастливом состоянии ума.
В финале беспросветный, почти некрасовский «Социально-околпаченный».
На бис - недостижимый «Авокадо».
Как в жизни.
За время концерта товарищ Путин упоминается всего один раз. В микропьесе из одного действия, и вовсе не в главной роли, и даже не массовке. Он лишь предполагается за занавесом.
Медведев не упоминается вообще, как будто его нет и никогда не было. Одна цитата из Матвиенко: «Хочется человечинки», - но это исключительно ее проблемы.
Вот собственно и все упоминания о всесильных. Ни тебе лозунгов. Ни тебе призывов. Ни многозначительных подмигиваний. Сплошное творчество.
Я недоумевал: откуда у властей такая шендеровичебоязнь? Почему срывали и запрещали его концерты? Отчего на площадках и в клубах в день его выступлений лопались трубы, гас свет? Куда, в конец концов, утекал газ? Где прятались завклубы, зав культуры, зав управы и их вышестоящие товарищи? Каким из стихотворений Шендерович до полусмерти запугал бюрократическую вертикаль? И почему не испугался я?
Потому что все в этом замечательном мире делится на живое и мертвое.
Живое отличается многообразием, то есть непохожестью, индивидуальностью, разностью. Живое стремится к росту, к свету, к чувствам, к познанию, к радости.
Мертвое, наоборот, – одинаково бездушное, бесчувственное, окостеневшее, неподвижное и серое, как асфальт.
Вопреки здравому смыслу не мы ходим по асфальту - асфальт лежит на нас. Толстый слой административной массы, сваренный из многочисленных комиссий, подкомиссий, комитетов, управлений и до бесконечности, и так далее.
Привычная картина. Разумное, доброе, вечное ради учета, контроля, упорядочения, ради личного благополучия немногих закатывается асфальтом.
Возникает противоестественное состояние. Мертвое определяет жизнь.
В этом главная причина отставания, увядания, деградации. А совсем не в лени и не в пьянстве.
Мы, если, конечно, мы живые, в течение всей своей жизни вынуждены пробиваться. Отвлекаясь от себя, отрываясь от семьи, с лишними усилиями с ненужными затратами.
И асфальт трещит. Все новые побеги прорастают сквозь асфальт.
Но хочется не продираться и не выживать, а жить.
И для этого так мало надо. Надо, чтобы бесчувственное перестало закрывать живое. Надо, чтобы родной великодержавный каток занялся, наконец, тем, чем должен по определению заниматься: начал строить дороги, раскатывать асфальт, а не людей.
Вот о чем говорит автор. И все живое солидарно с ним.
А все неживое – нет.
