«История свободы в России» - так назвал свой цикл лекций Яков Гордин, историк, публицист, соредактор журнала «Звезда». Гордин начинает читать лекции в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Первая состоится 5 октября и будет называться «Дело» царевича Алексея. Латентный бунт».
Хронологически цикл лекций охватывает «дворянский период» борьбы за свободу – от «дела» царевича Алексея до мятежа 14 декабря 1825 года. Основная задача цикла – постараться дать цельное представление о постоянном и упорном сопротивлении, которое оказывала мыслящая часть русского дворянства тому способу управления страной, который, начиная с петровских времен, вел Россию к катастрофе 1917 года.
Корреспондент МР7.ru поговорил с Яковом Гординым о том, что было краеугольным камнем в отстаивании свободы в России во времена дворянских вольнодумцев и для чего нам сейчас это знание.
- Яков Аркадьевич, про свободу всегда актуально говорить в нашей стране, но смысл какой?
- Про свободу всегда актуально говорить, и не только в России, но где бы то ни было – от Арктики до Антарктики. А в нашей стране с нашей историей особенно. Я вот занимаюсь все-таки историей России конца XVII- первой половины XIX века, так вот это была непрерывная борьба - слово, в этом контексте не совсем удачное, но тем не менее - за то, чтобы постепенно поднимать планку, не свободы даже, а положения личности в обществе.
Это было главным, потому что с какого-то момента образованные или полуобразованные люди, слой этих людей осознал, что терпеть унижения дальше невозможно. Человек и в московском государстве, а потом и в петровском был унижен: до 1762 года, то есть до Манифеста о вольности дворянства любого человека, начиная от солдата и заканчивая генералом, могли подвергнуть телесному наказанию. Тогда и проблемы чести не было – какая честь у того, кого только что прилюдно выпороли. И поэтому движение шло в двух направлениях: с одной стороны, это, конечно, расширение политических свобод, а с другой – это защита личного достоинства человека, прав человека. И началось это еще в петровские времена. Как ни странно это может прозвучать, но «дело царевича Алексея» с этим связано.
Тут дело даже не в самом Алексее, а в том, кто его поддерживал: это были вовсе не «длинные бороды», как Петр любил говаривать, и не ретрограды, а люди абсолютно другого типа. Главным советником и другом Алексея был человек, в свое время очень близкий к Петру, учившийся за границей – Александр Кикин, специалист по кораблестроению, вполне себе европеец. Ему, собственно, и принадлежит проект побега Алексея. Кикин был схвачен, четвертован, колесован. Между ним и Петром произошел очень выразительный диалог, когда Кикин висел на дыбе. Петр ему сказал: «Как ты – умный человек, мог пойти против меня?» На что Кикин ответил: «То-то что умный, а уму с тобой тесно». Именно сторонникам Алексея, таким как Кикин было тесно в деспотической атмосфере, когда каждый мог получить дубинкой по физиономии, побит, пытан – и все без суда, следствия, вообще проблемы суда тогда не было никакой.
И дальше в своих лекциях я буду говорить о попытках ограничения самодержавия в 1730 году и фактического введения Конституции, потом о дворцовых переворотах, начиная с 1741 года – серьезных движениях гвардейцев именно в направлении охраны и расширения прав личности, естественно, личности дворянского происхождения. Потому что субъектом политики в европейском понимании тогда было дворянство. Хотя у крестьянства были свои представления о политике и свободе, как мы знаем по Пугачевскому мятежу.
Но в этом цикле я буду говорить о дворянстве, о попытках вплоть до 1825 года «своротить государство» с того пути, по которому оно шло такой синусоидой: то свободнее, то несвободнее, и в конце концов Россия уперлась в николаевскую модель. И сам Николай I, будучи все же человеком неглупым, хотя и несколько ограниченным, понимал, что с этой моделью надо что-то делать, но сделать ему ничего не удалось. Как известно, император, умирая, сказал своему наследнику: «Оставляю тебе хозяйство не в лучшем виде».
- Зачем нам сейчас все эти подробности, зачем нам это знать, кроме как для общего развития?
- Потому что все дело в понимании центральной тенденции нашей жизни. Что слово «либерализм», которое нынче является ругательным, не понято – нет «либерализма вообще». Были в России замечательные либералы-государственники – как Пушкин, который был человеком с имперскими – до поры до времени – взглядами, но в любом случае – государственническими, как Борис Николаевич Чичерин (русский правовед, один из основоположников конституционного права России. – Прим. ред.), но в чем заключается либерализм этих и подобных им людей? В том, что в их понимании внутри хорошо отлаженной государственной системы, основанной на законах, человек должен быть защищен.
Да, государство должно быть крепким и могучим, но конкретный человек должен обладать теми правами, которые ему принадлежат в этом государстве – вот таким был либерализм русских государственников. И вся история России за последние триста лет – это попытки вырваться из петровской модели, основанной на абсолютной власти одного лица. Потому что Петр вторую власть – духовную, церковную – фактически ликвидировал: было отменено патриаршество, отменена тайна исповеди, церковь стала департаментом. И мы до сих пор живем в петровском государстве.
- Церковь-то сейчас не департамент. И по Конституции вообще отделена от государства.
- Тем не менее она все равно часть государства и фактически департамент, потому что идет в русле общего политического направления, не имея самостоятельного влияния. Сквозная тенденция нашей истории, и это надо понимать, это постоянное требование свобод для человека. Это суть мощного процесса, который идет у нас не одно столетие. Время от времени он демонстрирует некоторый успех, а потом мы снова возвращаемся на круги своя, но тем не менее требование свобод – это хорошая давняя традиция.
- Может, у нас судьба такая - всегда возвращаться «на круги своя»?
- Я не думаю. Естественно, есть много предпосылок для этих срывов, потому что уж очень Россия обескровлена в отношении вот этих человечески представлений о том, какими правами должен обладать человек и гражданин. Это выколачивали давно и основательно. И советская власть на этом пути преуспела тоже - что могла, то сделала. Но смена поколений – это великая вещь, а инстинкт свободы никуда не девается, просто он иногда уходит в глубину, а потом неожиданно, как это было в конце 80-х в минувшем веке, мощно выходит на поверхность. Я имею в виду не революционные потрясения, сторонником которых я отнюдь не являюсь, а это движение в направлении повышения планки свободы с одной стороны и охраны прав личности с другой.
