Пётр Семак, народный артист России, в спектакле «НеПРИКАСАЕМЫЕ» озвучит монологи петербургского бездомного — таджикского писателя и режиссера Мира Зафара, оказавшегося на улице после инсульта. О необычной роли и знакомстве с документальным театром, о смысле и опорах жизни, о вере и апатии, смешливости и трех «я» — в интервью «МР».
История Мира Зафара — (см. Мир Зафар: Любой бомж мечтает умереть. И побыстрей) прозвучит в документальном спектакле о людях, переживших бездомность, «НеПРИКАСАЕМЫЕ»: 27 июля, в 21:00 на фестивале «Точка Доступа» во дворе Феодоровского собора. Билеты: на сайте radario.
«МР»: Петр, почему решили поучаствовать в проекте?
Пётр Семак: Я же артист! Мне же интересно! Это жизнь. Потом это такой формат, в котором я никогда не участвовал. Это же не спектакль. Это такие исповеди. Это дело живое. Я был на показе в Анненкирхе, мне очень понравилось. Как все сложится, не знаю. Почему не попробовать? Я готов. У меня принцип один. Как великий Борис Зон учил своих студентов (а у него были великие ученики: Фрейндлих, Додин) — «Живите, куда бы вас ни забросила мизансцена».
К тому же мне предстоит сыграть очень необычного героя. Я же его видел на улице, еще бездомным, и как-то запомнил. А еще он, оказывается, у нас в Театральном на занятиях у Кацмана бывал. К Аркадию Иосифовичу приходил. Он тогда еще совсем молодой парень был. А это как раз в мое время, когда я учился. Такие вот совпадения.
Насколько вам близка тема бездомности? Нет отторжения?
Мне всегда был близок Достоевский. Помните, как в «Преступлении и наказании» Мармеладов говорит, «а куда идти, идти-то некуда». И у Мира есть похожие наблюдения.
Что наступает момент, когда, слово очень хорошее, «прислониться», опереться не на что. Когда человек теряет вообще желание опираться. И желания нет, и не на что. И тогда становится все равно. Все равно. Приравнивается все к одному.
Жить — не жить. Сегодня живу — завтра не живу. Пью — не пью. Есть квартира — нет квартиры. Стремиться не к чему. Завоевывать больше ничего не хочется. И многих это устраивает. Это состояние апатии становится привычкой. Менять что-то нет ни сил, ни воли. И зачем, если и так все ничего?
Очевидно, что должна быть какая-то невероятная мотивация. Мир рассказывает в интервью про индийскую касту неприкасаемых, что из нее можно выйти, но только человек должен понять, зачем ему это надо.
Я не так давно видел передачу про человека, щупленький такой, у него жена, сын маленький. Он пил, жену бил, воровство, наркотики. В результате их лишили родительских прав, он оказался в тюрьме, жена на улице просто за стакан вина, проститутка уличная, а сын — в детдоме. Он в тюрьме церковь строил и вот через веру пришел к желанию жить, к осознанию греха. Когда человек осознает, что это грех: грех апатии, грех уныния, грех впадать в депрессию, не бороться, теряется этот инстинкт выживания. Человек все равно в любых обстоятельствах должен бороться до конца. Даже понимая, что нет выхода. Все равно не сдаваться. И вот этот человек нашел в себе силы. Многие выходят из тюрьмы и не находят в себе силы искать работу, снова воруют, лучше уж в тюрьме, чем так. Он вышел и упорно искал работу. Потому что у него была цель – вернуть семью и прежде всего себя. На нескольких работах заработал денег, купил домик какой-то ветхий в деревне. Добился восстановления отцовства. Вернул сына. Нашел свою грешную, падшую жену, вылечил ее. И она поверила. Теперь они вместе живут. Все вернулось, потому что он захотел все вернуть.
Мне интересно через историю Мира, понять, увидеть, где та грань, переступая которую человек течет, плывет по течению, не сопротивляется, будет как будет. Когда начинается другая жизнь, бездомная.
Нам часто не хватает воли, терпения. Мы не видим смысла, а он иногда приходит от первого шага, сделанного в направлении смысла. Все ждут сказочного озарения, желания жить. Но так бывает крайне редко. Чаще всего нужно что-то преодолевать каждый день, это работа души каждодневная. И всю жизнь до последнего выдоха. Только так, преодолевая, прежде всего, себя, можно чего-то достичь.
У Достоевского все это давно написано. Когда Митя Карамазов говорит: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил... Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Кто победит? Сам человек должен тоже принимать в этом участие. Не просто быть наблюдателем. Когда переходят в стадию наблюдателя, то, конечно, побеждает дьявол. Хотя я от кого-то слышал, что если человек хотя бы раз в день перекреститься и произнесет: "Господи, помилуй меня грешного". Иисус Христос скажет: "Вот смотри, он перекрестился, значит, он еще мой".
У Мира несколько иное, толстовское мировоззрение — непротивление злу насилием.
Да, он из другой культуры: Индия, Тибет, Китай. Иная философия, взгляд на мир. Будет интересно вжиться в этот персонаж. Он человек любопытный. Пытается свою философию вывести. Такой восточный мудрец. Самородок.
Как пройдет работа над ролью? Будете ли знакомиться с героем?
Я больше люблю на расстоянии. Наблюдать. Не обязательно знакомиться, мол, давай, душевно так поговорим. Я не следователь, мне уже многое понятно. Буквально перевоплотиться невозможно, да и не зачем.
Я думаю, из этой роли какой-то симбиоз получится: что-то от Мира и мое какое-то личное. И его слова, возможно, в моем прочтении обретут другой смысл.
Знаете, есть молодые писатели Александр Снегирев и Александр Цыпкин. Пишут современные рассказы (и очень неплохие) и приглашают артистов читать их на публику. Неимоверный успех. Люди с таким удовольствием идут это слушать сейчас! Я привношу прочтением что-то свое в этот рассказ, что писатели удивляются: «Ой, вы увидели что-то такое, о чем я не предполагал».
Возможно, и здесь я увижу что-то такое, что Мир и не предполагал. И для себя сделаю какое-то открытие. Мы же себя редко со стороны видим.
Кацман, великий педагог, всегда нам говорил, что есть три «Я». Первое «я», которое воспринимают окружающие. Второе «я», это как я сам себя воспринимаю в мире. И есть третье «я», истинное, но о нем знает только сам Бог. Это, действительно, так. Даже голос свой не сразу узнаешь! Помню, когда первый раз услышал себя на магнитофоне. Наверное, у всех было так же. «Как так?! Внутри у меня голос совсем другой!»
Поэтому мало кому нравятся свои фотографии. Нам всем кажется, что мы выглядим иначе, трудно увидеть себя со стороны.
Это точно! Я помню, мы как-то были на европейском семинаре, где были представлены все театральные направления, школы, театры. Мы представляли нашу систему, знали английский, могли общаться. Было очень интересно. По вечерам делались такие капустники, пародии. И один итальянец так смешно кого-то изображал, все ржали, один я не смеялся. Когда он закончил, я просил, а кто это был? Все грохнули, потому что это был изображен я.
Мне кажется, вас с героем объединяет хорошее чувство юмора, смешливость. У него все истории, притчи, трагические вещи, не нравоучительно и назидательно, а через байку.
Да, мне понравилось, как он наркоманов рассмешил «травкой» и «закладками» в сказке «Карлик Нос», по которой ставил с ними спектакль в реабилитационном центре.
Если смешно, то не так и все плохо. Есть надежда.
Даже у Достоевского столько юмора. Какая-то в этом есть жизнь. Без надлома. Кто-то говорил, что чувство юмора — наш последний рубеж в этой жизни. Как только теряешь чувство юмора, это уже все.
А про смешливость я вот что вспомнил. Замечательный артист из БДТ Евгений Алексеевич Лебедев, комик такой был потрясающий! Я с ним играл. Как-то в МДТ Луис Паскуаль из парижского Театра Одеон ставил с нами Кольтеса, такую провокационную пьесу «Роберто Зукко». По тем временам — что-то запредельное. Как парень молодой сначала убил отца, потом задушил мать, полицейского зарезал, его ищут по всему Парижу, и при этом он чуть ли не миссия. Игорь Скляр играл главного героя, а у Лебедева был эпизод в парижском метро: старик присел рядом с убийцей, рассказывает свою жизнь, как он одинок, а Игорь его слушает. Лебедев всегда, как он говорил, «искал зер-но роли» и нашел. Мне рассказывал Скляр. «Игорь, я понял! Я должен играть голубого!» Зачем? «Это же интересно! Я никогда не играл голубых!». А тут надо добавить, что Паскуаль не скрывал, что он был голубой, и к тому же еще и наркоман. И вот на репетиции Лебедев начал играть старого педераста, который пристает к Скляру. Паскуаль пришел в ярость, с пеной у рта что-то орет. Переводчик переводит. Пафос его взрыва сводился к тому, что вы не знаете, каково это быть голубым, что это тяжелая жизнь, а вы тут делаете пародию, голубые так себя не ведут. В общем, скандал страшный. Евгений Алексеевич — народный артист СССР, герой соцтруда и играет голубого, где это видано! Паскуаль выплеснул все и замолк. Скляр, вспоминал, что в стенку вжался, «что будет, что будет — международный скандал». И тут такая тишина. И в этой тишине Евгений Алексеевич говорит: «Я бы в жизни не смог быть голубым». Паскуаль оживился, просит перевести. «Почему?» — «А я смешливый очень!», сказал Евгений Алексеевич, и все повалились со смеху. И разрядилась обстановка. Не нужно так серьезно относиться к себе.
Что вы ждете от этого спектакля?
Еще Райкин говорил, что искусство не может ничего изменить. Оно может только дать возможность человеку задуматься, еще раз подумать. И для бездомных тоже думаю, что ничего не изменится. Это добровольная вещь. Пока человек сам не захочет, ничего не изменится. Но говорить об этом нужно все время, напоминать. Эти разговоры, как толчки. Человека надо немного толкнуть: иди, иди. Он необязательно пойдет от этого толчка или даже пинка. Но, может быть, в какой-то момент что-то совпадет, и он будет в состоянии пойти.
Я без иллюзий что-то изменить. Это невозможно. На то свобода и дана человеку от Бога, что сам выбирает и сам решает, куда иди, какой дорогой.
