Истории

Покемоны — победители Онищенко

Несколько мрачных предчувствий и одно дельное предложение о будущем, в котором нам жить с миром карманных монстров. Корреспондент MR7.ru увидел бесполезную борьбу политиков-ретроградов против покемономании.

Если теория эволюции не верна, то как пикачу превращается в райчу?

Чарльз Дарвин

 

Pokemon Go — такая игра на смартфоне, где надо ловить противных японских чудовищ кислотной расцветки. Поймал покемона, сфотографировал, а изображение монстра наложилось на фотку реального мира — там, где игрок ходил. Покемоны — собери их всех!  прячутся в неожиданных местах, привязанных через GPS к карте реального мира. Поэтому куча людей ходит по улицам, уткнувшись в экраны смартфонов. Вышло так много людей, что в Америке случилась масса ограблений и покушений на убийство из-за давки, а в России уже прикидывают, как отобрать у людей смартфоны, «как бы чего не вышло».

 

Феномен покемонов в России обсуждался еще пятнадцать лет назад и на той же драматической ноте: чуждая культура развращает наших детей. Как происходит развращение, никто внятно не мог сформулировать, но пересказывалась городская легенда о припадках эпилепсии, якобы спровоцированных мультиком. Также не способствовало толерантности неприкрыто демоническое происхождение детских персонажей (если кто забыл, «покемон» на англо-японском суржике — карманный монстр). Покемоны изначально были как раз видеоигрой, популярный мультик появился позже. Подлинной эпидемией среди подростков были «фишки».

 

Круглые пластмасски с изображением японских монстров — их-то и надо было «собрать всех». Фишками менялись, фишки продавали или выторговывали за что-нибудь ценное, в фишки, наконец, играли. Игра была с элементами, как сейчас вспоминается, орлянки и «камень-ножницы-бумага». Эти игры, точно, способствовали общению, но главное, формированию игровой иерархии среди подростков — нестабильной, как бы шуточной, и при этом мгновенно устанавливающейся в соответствии со строгими правилами игры.

 

В превращенном виде это внушает игроку важность рыночных отношений (обмен и оценка игровых предметов) и вообще неформальных отношений, статуса, накопления разного рода бонусов. Но игровые показатели — не только метафора «реальных» достижений. Сегодня новость о том, что некая компания учитывает количество пойманных покемонов при найме соискателей, звучит курьезом. Однако через пять-десять лет подобные пункты в резюме никого не будут удивлять — упоминаем же мы, не задумываясь свое образование, выученные языки и даже опыт пользования компьютером. Феномен видеоигр стал достаточно масштабным, чтобы «обучать» и интегрировать в общество как детей, так и взрослых.

 

И сегодня мы еще видим стремительно стареющих людей, уверенных, что игры отупляют, а взрослые мужики не хватаются за джойстик (зато футбол по телевизору — нормально). С другой стороны, женщина за видеоигрой — вообще, видимо, нонсенс. Сто лет назад подобные люди не ходили в кино, пятьдесят лет назад не слушали рок-н-ролл, совсем недавно — принципиально не пользовались мобильниками.

 

История так же мало замечала их протест, как сторонников плоской земли, но на небольшом временном отрезке ретрограды могут занимать высокие политические позиции. Помощник премьера Геннадий Онищенко, напоминающий Кащея Бессмертного, и его противоположность — не в меру упитанный сенатор Франц Клинцевич, подозревают что-то нехорошее: одному чудится «стирание реальности», другому — прямо дьявол. Все, кто мог, уже посмеялись над дедушками, давайте теперь признаем, что в их словах есть некоторый резон. Как был он у тех, кто отказывался слушать рок-н-ролл, если говорить начистоту.

 

«Этот инструмент по-разному может быть направлен: на сбор толпы, на формирование таких устойчивых стереотипов поведения», - говорит Клинцевич. Действительно, возможности технологий дивного нового мира безграничны. Что, если в похожую игру будут играть, скажем, миллион человек в одном городе; что, если им нужно будет выполнить некое действие в реальной жизни — прийти в некоторое место, сделать фотографию. Миллион человек придет на Красную площадь, ОМОН ничего не сделает. Это только самый безобидный вариант того, что можно изобрести теоретически. Беспредметный террор без единого центра с как бы случайными исполнителями — самая реальная примета XXI века. Что делать, запретить покемонов?

 

«Это содержит, как мне кажется, очень высокий риск стирания реальности и может очень серьезно влиять на психику людей», - сетует Онищенко, и тоже прав. Раньше думали, что для виртуальной реальности нужен особо мощный шлем, который, если его надеть, будет генерировать очень подробные галлюцинации, неотличимые от физического мира. Но виртуальная реальность в «лице» покемонов вторгается безо всякого правдоподобия. Оно оказалось ненужно игрокам, как детям не нужно ничего, кроме воображения, чтобы превратить палку в меч, автомобиль в дракона, двор в волшебную страну, а себя — в принцев и принцесс.

 

Просто оказалась не нужна «подлинная» реальность с Онищенко, его «ценностями», скучной работой. То, что возмущает политиков-ретроградов — отсутствие традиционных нарративов, куда можно было бы встроить манию покемонов. Скажем, если пионеры играют в «зарницу», это о войне, патриотизме, наших, фашистах, красных, белых, Павке Корчагине и Тимуре. А покемоны, конечно, не имеют никакого смысла даже сами по себе, сколько не смотри одноименный мультик, не говоря уже о привязке их к «большой» культуре или иерархии традиционных ценностей.

 

Да, компьютерные игры и виртуальность — это так или иначе смерть культуры, какой мы ее знали. Странно до сих пор делать вид, что это ничего особенного, ведь никаких других культурных новостей нет. В 1916 году произошла битва на Сомме, а также была издана повесть Кафки «Превращение». В 2016 году произошел теракт в Ницце, а также миллионы людей поймали бульбазавра. Против только Музей холокоста. Больше никаких событий, если чего не спел Шнуров — а он и спел про то, что он сам покемон.

 

Миф о храме (или дворце) культуры умер уже тогда, когда нынешние 25-летние играли в фишки с покемонами во дворе за гаражами. Но, конечно, и покемоны могут быть к добру, а не к худу. Вместо того, чтобы изобретать игры с чудовищами, которые грезятся Онищенко, почему не разработать игру на художественную или историческую тему. Сколько призраков можно поймать в Петербурге? Каково увидеть маршрут Раскольникова к дому старухи через камеру смартфона? Что, если погнаться по ночным питерским улицам за Медным всадником, который, о ужас, сошел с постамента?

 

Идея продается, только не отдавайте разработку министерству Мединского.

share
print