Когда я стану бабушкой, буду рассказывать молодым журналистам, как, позвонив в Москву, можно было позвать к телефону Бориса Николаевича и услышать в ответ: «Извините, он занят, позвоните минут через пятнадцать…» И через пятнадцать минут соединяли!
Я рассказала эту историю на форуме нашей газеты, и на меня набросились с упреками: нельзя судить о власти только по тому, насколько охотно президент общается с журналистами.
Может, и нельзя, но этот маленький штрих был характерен для правления Бориса Николаевича. Это было время, когда все было возможно! В одночасье можно было разориться или разбогатеть, дозвониться до президента или оказаться убитым в Чечне. Страшное и прекрасное шли рядом. В первую чеченскую по Грозному пополз слух, что Ельцин умер, и люди ликовали на улицах. Поняв, что это «утка», они грустнели. Но об этом можно было рассказать в газете, и нам не пудрили мозги, что там, в Чечне, все ОК.
Когда я думаю об эпохе Ельцина, меня переполняют противоречивые чувства. Мне кажется, что мы тогда дышали глубже, но воздух был таким разгоряченным, что дышать было больно. А сейчас он остыл.
