Проблема партнерского насилия все чаще стала всплывать в публичном поле: отдельные особо громкие случаи начали просачиваться в СМИ.
Противодействие признанию этой проблемы системной также начало усиливаться: например, при освещении убийства шестерых детей и их матери в Нижнем Новгороде особый упор делался на психическое состояние убившего их отца и мужа, хотя такая подача как минимум превращает распространенную проблему (регулярные угрозы, избиения, отказ в возбуждении уголовного дела) в частный случай и как максимум — смещает фокус не в ту сторону, стигматизируя людей с психическими заболеваниями, в то время как большинство домашних насильников — люди без диагнозов.
Кроме того, у нас распространена практика не заводить дела на избивающих или угрожающих убийством мужей или бойфрендов (а скоро эти действия и вовсе выведут из УК), но зато хватать тепленькими женщин, решившихся на самооборону: действительно, если самое главное — не сохранить жизнь, а улучшить статистику, такие дела выглядят более очевидными. При этом в обществе продолжает существовать настрой так называемого обвинения жертвы, и даже самые либерально настроенные граждане считают, что говорить о проблеме не стоит, заниматься ею должны феминистки в кризисных центрах (причем желательно молча), и самым распространенным высказыванием на тему (после «сама виновата — довела») является: «Я сам никого не бью, мои знакомые тоже, поэтому вопрос домашнего насилия меня не касается».
У нас распространена практика не заводить дела на избивающих или угрожающих убийством мужей или бойфрендов (а скоро эти действия и вовсе выведут из УК), но зато хватать тепленькими женщин, решившихся на самооборону: действительно, если самое главное — не сохранить жизнь, а улучшить статистику
Когда начинаешь углубляться в предмет, волосы встают дыбом, а рассказы о том, как подобные проблемы решаются в других странах, кажутся новостями с другой планеты. Тем не менее знать об этом необходимо, чтобы понимать, что проблема существует, что признавать ее — нормально и что решать ее — можно. При желании всего общества и активном содействии государства.
В течение нескольких дней в Швеции я встречалась с сотрудницами и сотрудниками шведских общественных организаций: Марко и Сарой из образовательной организации «Мужчины за гендерное равенство» и Зузан из сети кризисных центров и убежищ «Рокс», и они рассказывали мне о своей деятельности и проблемах, с которыми они сталкиваются там, у себя.
Сфера деятельности организации «Мужчины за гендерное равенство» — это предотвращение насилия. Основная программа называется «Город, свободный от насилия».
«Мы работаем с подростками 13-16 лет — в школах, в спортивных клубах. Подход называется «Подключение наблюдателя», — рассказывает Марко. — Мы фокусируемся не на жертве или агрессоре, а на тех, кто их окружает, учим, что нужно делать, если ты замечаешь насилие; хотим приучить людей предпринимать что-то, а не закрывать глаза».
«Мы хотим научить замечать насилие, те его виды, которые мы наблюдаем в нашей жизни ежедневно, и связь между ними: например, между дракой в школьном коридоре и обзываниями и другими, которые считаются более серьезными. Называя «более легкие» формы насилия насилием, выводя его из понятия нормы, можно избежать его эскалации, — объясняет Сара. — Нам важно донести, что насилие — это шкала и все его формы, даже война, находятся на ней и связаны между собой. Мы не объясняем это подросткам как потенциальным жертвам или агрессорам, а скорее как активным свидетелям — тем, кто могут совершать положительные изменения в обществе и вокруг себя. Исследования показывают, что если людей обучать не быть насильниками, то у них включается защитная реакция, никто не хочет быть просто так помещен эту категорию. Эта реакция выглядит как «я не являюсь частью этой проблемы, она меня не касается».
Как вы справляетесь с мнением, что насилие — частное дело, в которое не надо лезть?
В обществе продолжает существовать настрой так называемого обвинения жертвы, и даже самые либерально настроенные граждане считают, что говорить о проблеме не стоит, заниматься ею должны феминистки в кризисных центрах (причем, желательно, молча), и самым распространенным высказыванием на тему (после «сама виновата — довела») является: «Я сам никого не бью, мои знакомые тоже, поэтому вопрос домашнего насилия меня не касается»
«У нас в стране 70-е произошел большой феминистский политический прорыв, и гендерное насилие удалось сделать важной общественной повесткой. Несмотря на то, что у нас все равно случаются дискуссии на тему «домашнее насилие — не системная проблема, а действия отдельных сумасшедших мужчин», тем не менее существование гендерного насилия признается практически всеми, и поэтому гораздо легче доносить до людей, что эта проблема — не частное дело, а забота каждого», — отвечает Марко.
Сара рассказывает: «Чтобы донести до школьников, что это все имеет к ним отношение, мы используем упражнения: например, просим представить, какой бы реакции окружающих они ожидали, если бы сами попали в ситуацию насилия. Спрашиваем, хотели бы они, чтоб кто-то вмешался. И все отвечают — да! Также мы просим их визуально представить близких им людей, попавших в такого рода ситуацию, и свидетеля, который смотрит и ничего не делает. И по окончании упражнения все признают, что обязательно нужно что-то предпринимать, говорят, что сами будут делать что-то. Также мы учим их просить о помощи. Например, если они видят какую-то ситуацию на улице и понимают, что не в состоянии с ней справиться, то они могут позвать кого-то другого. Мы даем им различные опции и инструменты, чтобы справляться с ситуацией безопасным путем (потому что обычно есть такой образ, что, если ты не прыгаешь в атаку как супермэн, лучше вообще ничего не делать). Но на самом деле существует множество инструментов, которые можно использовать. Один из них — вообще заметить проблему. Другие — подумать, что вообще можно сделать: позвонить в полицию, рассказать другу, учителю, родителям, поговорить с самим участником ситуации после ее завершения. Эти упражнения помогают подготовиться к встрече с такими ситуациями в реальной жизни. Сейчас мы разрабатываем программу для детей 8-10 лет, и это очень интересно — увидеть ее результаты. Конечно, программы специально адаптируются: ты не можешь говорить о насилии с восьмилеткой так же, как говоришь с подростком».
Зузан рассказала про работу сети кризисных центров и убежищ «Рокс»: «У нашей организации около 130 убежищ в разных населенных пунктах Швеции. Сотрудницы убежищ рассказывают нам обо всех проблемах, а мы доносим эту информацию до политиков и чиновников. Например, распространенная ситуация: женщину муж бил и выгнал из дома, но у нее нет улик, чтоб заявить на него. И ей нужно прятаться в убежище, с детьми или без. Это могут быть месяцы, год. Психологическое состояние таких женщин неминуемо ухудшается, они не перестают спрашивать: «Почему я — та, кто должна уходить и прятаться, в то время как человек, который сделал это со мной, живет в нашей квартире и в безопасности ходит по своим делам, видится с семьей?»
У нас большая проблема с предоставлением жилищ женщинам. Люди у нас получают пособие, если у них нет денег. Но те, кто получают пособие, считаются отбросами общества, и арендодатели хотят сдавать квартиры только тем, у кого есть работа. Поэтому эти женщины не могут найти жилье и возвращаются к мужьям. Многие мужчины очень умны. Оформляют дома на свое имя, делают женщин зависимыми: лишают денег, свободы передвижения, друзей. И женщинам не уйти. И когда они уходят от мужей, они вообще не понимают, что будет дальше. Хотя Швеция в этом плане одна из лучших стран. У нас один из лучших законов по противостоянию гендерному насилию. Но важно, чтобы хороший закон еще и хорошо работал. Есть много женщин, которым удается получить правильную помощь, но далеко не всем.
Я заинтересовалась проблемой насилия над детьми и женщинами, когда мне было 19 лет. Насилие над женщинами и детьми — одна из самых распространенных проблем на нашей планете. Я не могу изменить все жизни, но я могу изменить хотя бы чью-то. Даже если это будет одна женщина».
