В рабочее время он — учитель математики. В свободное — художественный руководитель школьного теартра. В приватной беседе — мудрейший человек, с которым всегда есть о чем поговорить. Собеседник «МР» — Владимир Двоскин.
«МР»: Владимир Ефимович, в чем секрет вашей улыбки? Это следствие ежедневной работы с детьми или, быть может, дело в удовольствии, которое вы получаете от преподавания математики?
Владимир Двоскин: И то, и другое. Когда я начинал работать в школе, я прочитал очень ценные, на мой взгляд, слова: «Жизнь украшается двумя вещами: изучением математики и её преподаванием». Вот я и украшаю свою жизнь. Если работаешь без удовольствия, то жизнь – сплошное мучение. А для учителя – этоважно вдвойне: ведь, когда считаешь минуты до конца урока – это мучение не только для самого себя, но и для детей. Для меня работа – это праздник, а видеть ежедневные улыбки детей – истинное счастье.
Вы всегда мечтали стать учителем математики?
Мечта стать учителем появилась еще со школьных времен, причем до последнего момента я не мог выбрать, каким учителем стать: математики или истории, оба предмета, в равной степени, я находил увлекательными. Но мой отец – учитель математики, очень мудрый человек,узнав, что я собираюсь поступать в педагогический институт, сказал мне: “Учитель – очень трудная профессия. Ей надо отдавать себя целиком, без остатка. Сможешь ли ты так? Поэтому проверь себя, получи хорошее техническое образование, а, если школа твоё призвание, учителем ты обязательно станешь»”. Так я и поступил. Получив хорошее математическое образование в Санкт-Петербургском государственном университете аэрокосмического приборостроения,после 20 лет работы в этом институте я пришёл в школу. Жаль только, что папа не успел узнать, что учителем я все-таки стал. Но когда мне говорят, что я хороший учитель, я отвечаю: вы не знаете, что такое хороший учитель. Вы ведь не знали моего отца.
Кроме математики вы уже много лет увлечены театром. Благодаря вам в гимназии № 622 создано немало замечательных спектаклей.
На протяжении 20 лет работы в институте вместе с группой активистов общества книголюбов мы ставили новогодние спектакли, проводили «Праздники детской книги», которые были очень популярны в СССР. Эти весёлые и поучительные спектакли смотрели дети сотрудников института вместе со своими родителями. Творческая деятельность и сцена всегда были мне близки. Они были, в какой-то степени,и отдыхом от математики.Поэтому в школе у меня была потребность сделать что-то на сцене — я всегда очень любил театр. В институте в качестве артистов мы выступали сами. В школе сам бог велел вовлечь в творческий процесс ребят. Ведь школа – это не только учеба.
Ваши первые детские спектакли — это веселые новогодние мюзиклы. Как так получилось, что после забавных новогодних ремейков “Буратино”, “Айболит” вы перешли на такую серьезную тему, как блокада Ленинграда?
История России и моего родного Ленинграда мне всегда были интересны. Историю, в последнее время, пытаются переписать в угоду политической конъюнктуре. Мы до сих пор не знаем всей правды о Великой Отечественной войне, о блокаде Ленинграда… В Советском Союзе правда была скрыта по политическому заказу власти. Но в 90-е годы, когда открылись архивы, работая в них, я узнал много такой правды, от которой волосы шевелились… “Блокадная книга” А.М. Адамовича и Д.А. Гранина, считавшаяся эталоном правды о блокаде, как выяснилось, включала малую часть той правды, которая была на самом деле. Когда-то после моего спектакля «Ленинградский метроном» я разговаривал с Даниилом Александровичем о блокаде. Тогда он сказал, что рукопись книги была совсем не похожа на то, что издали: не могли тогда сказать всей правды. Но тогда что-то умалчивалось, а сейчас откровенно извращается. Я подумал: если дети, которые о блокаде слышали только от бабушек, из книг и кинофильмов, смогут рассказать о ней так, чтобы свидетели блокады и их одноклассники им поверили, сыграть так, чтобы в зале плакали от этих воспоминаний, то у нас будет шанс сохранить правду о трагических днях нашей истории в своих детях.
“Блокадная книга” А.М. Адамовича и Д.А. Гранина, считавшаяся эталоном правды о блокаде, как выяснилось, включала малую часть той правды, которая была на самом деле. Когда-то после моего спектакля «Ленинградский метроном» я разговаривал с Даниилом Александровичем о блокаде. Тогда он сказал, что рукопись книги была совсем не похожа на то, что издали: не могли тогда сказать всей правды. Но тогда что-то умалчивалось, а сейчас откровенно извращается.
Не каждый учитель математики решится на такое. Что помогло вам?
Наверное, какая-то эрудиция. Я всегда очень много читал о войне, о блокаде. Мое выпускное школьное сочинение было о Великой Отечественной войне – как сейчас помню, по книгам Константина Симонова “Живые и мертвые”, «Солдатами нерождаются», «Последнее лето». Для меня эта тема всегда была близка. Возможно, это генетическая память: я – сын ветерана, отец мой с первого до последнего дня провел на фронте; я – внук блокадника, мой дед пропал в блокаде, о нем ничего неизвестно. Он отказался покинуть родной город: в эвакуацию отправил жену и двух дочерей, а сам остался защищать Ленинград. Когда у тебя такие корни, ты чувствуешь, что на тебе ответственность передать это последующим поколениям.
В вашей группе ВКонтакте «Мои выпускники» больше 450 человек. Почему ученики тянутся к вам, чем вы располагаете детей к себе? Ведь далеко не все истинные любители математики?
Я считаю, что специально располагать к себе детей не надо. Если ты будешь пытаться специально что-то делать, ничего хорошего из этого не получится. Надо чувствовать детей, надо понимать их переживания, их интересы, надо уважать их мнение, уметь войти в их положение, хотя при разнице более 50 лет это бывает трудно. Если ты учитель математики, не стоит считать, что все дети должны стать великим математиками. Важно не убить в ребёнке интереса к учению. Каждый талантлив в своём, бесталанных детей нет. К каждому ребенку нужен свой подход. Надо понимать, что для него может быть что-то важнее математики. В конце концов, у Пушкина по математике был ноль.
Чтобы быть хорошим учителем, недостаточно любить свой предмет, нужно быть ещё и психологом?
Конечно. Но этому нельзя научить на психологическом факультете или в педагогическом институте. Это должно быть внутри. Хотя я, порой, переживал, что за плечами нет педагогического образования. Ответы на свои вопросы, иногда, приходилось искать в книгах. Когда в 1992 году я пришел в школу, классное руководство у меня было в 5 классе, дети в котором, как на подбор, все были небольшого роста. Чтобы с ними поговорить мне приходилось приседать на корточки. Учителя с педагогическим образованием твердили, что нельзя так заискивать перед учениками. Но я понимал, что, глядя на них сверху вниз, я их никогда не пойму, не смогу расположить к себе. Мне надо, чтобы: глаза в глаза! Дальнейшая жизнь показала, что ошибки я не делал. Доверительные и тёплые отношения с выпускниками у меня сохранились до сих пор. Не так давно я ушёл из родной гимназии, которой отдано 23 года жизни. Никакой другой школы я не знал. Теперь знаю другую – 559.
У меня было в 5 классе, дети в котором, как на подбор, все были небольшого роста. Чтобы с ними поговорить мне приходилось приседать на корточки. Учителя с педагогическим образованием твердили, что нельзя так заискивать перед учениками. Но я понимал, что, глядя на них сверху вниз, я их никогда не пойму, не смогу расположить к себе. Мне надо, чтобы: глаза в глаза!
Жалеете об этом?
По большому счету, дети – везде дети, везде дарят улыбку, если ты нашел с ними общий язык. А мои 23 года работы в 622-й гимназии, все мои выпускники, все мероприятия, которые я с ними провел – навсегда останутся с ними и в моем сердце. Жаль только ребят 8 и 11 класса, которых не сумел довести до выпуска. Но они и мои выпускники нашли меня в новой школе: приходят, делятся своими радостями и успехами. Правильно говорят, что в жизни ни делается, всё к лучшему.
Вы можете назвать себя счастливым человеком?
Безусловно, да. С высоты прожитых лет могу сказать, что в жизни не было случая, когда бы я почувствовал себя несчастливым, за исключением 29 декабря 1986, когда скоропостижно умер отец. Это была трагедия. Но жизнь продолжается, время лечит. У меня жива мама, недавно ей исполнилось 88 лет, у меня выросли замечательные дети, есть очаровательные внучки, прекрасные выпускники. Память бережно хранит всё, что было — она жива и будет жить, пока живы мы. Не знаю, чего еще можно желать, разве только, чтобы сил работать хватило на всю оставшуюся жизнь.
