Режиссер фильма «Горько» — о том, как важно искать смешное в грустном.
Кинорежиссер Андрей Першин, более известный как Жора Крыжовников — автор фильма «Горько», рассказал «МР» о своих любимых героях и о том, что такое «высокая комедия».
Вы говорили, что для вас есть вещи, о которых шутить нельзя. Нужно ли искать ту субъективную границу между «можно» и «нельзя» или стоит, скорее, учиться не обижаться на шутки?
Я стараюсь отвечать на подобные вопросы через призму собственного опыта — мне не хотелось бы формулировать какие-то правила. У нас (а возможно, и не только у нас), действительно, люди торопятся реагировать негативно. Но когда мы ругаем что-то, мы, наоборот, это явление или эту личность усиливаем. Надо уметь, в том числе, и забывать. Я верю, что никто не знает свои ошибки, промахи лучше, чем он сам. Поэтому, мне кажется, ключ к толерантности — это работа над собой. Надо сначала искать свою ошибку, а потом — ошибку другого. Мне кажется, этот принцип относится ко всему. Если в жизни случается что-то нехорошее, то я пытаюсь определить степень своей вины. Почему это произошло со мной, что я сделал не так? Сначала надо ответить на эти вопросы, а потом уже раздавать обидные эпитеты своим оппонентам.
Кроме того, чтобы легче реагировать на критику, на негатив, нужно воспитывать в себе юмористическое отношение к собственной персоне.
Развивать культуру самоиронии?
Михаил Чехов, по-моему, в своей автобиографии пересказывает случай, как его по ошибке выгнали из кинотеатра. В подобной ситуации другой потребовал бы извинений, компенсации, а автор посмеялся: он увидел в этом нелепом случае комедийную составляющую. Он искал смешное в негативном, и, мне кажется, это верный подход к жизни. Но там, где есть подлинное горе, трагедия, смерть — там самоирония, к сожалению, не поможет.
Вам близок образ «грустного клоуна»?
Есть такое расхожее мнение, что если хочешь «провалить» званый ужин, надо пригласить туда автора комедии — он обязательно испортит всем настроение. Возможно, так и есть, потому что разные сферы жизни человека — как сообщающиеся сосуды, и если где-то ты юморишь и смеешься, где-то придется погрустить. Безудержному веселью должно что-то противостоять; если человек все время в хорошем настроении, скорее всего, с ним что-то не так. Другое дело, что я, например, стремлюсь настроить свою оптику так, чтобы во всем искать смешное, и, может быть, радовать самого себя, даже когда грустно. Но это не значит, что меня ничего не трогает и не ранит. Это вопрос натренированного отношения.
Кто из известных людей для вас ориентир?
Номер один — это Марк Анатольевич Захаров, мой мастер, у которого я учился четыре года. Мне очень повезло. Самое важное, чему меня научил Марк Анатольевич — что к юмору можно относиться серьезно, считать юмор достойной и важной деятельностью. Сам Марк Анатольевич, несмотря на то, что он все время шутит и ищет смешное, — глубокий мыслитель, человек, которого всегда интересно слушать.
Второй (не по значению, а просто — второй в списке) — это Георгий Данелия. Его фильмы — это удивительное сочетание грусти и смеха — для меня, наверное, недостижимая высота. В его картинах ничего сверхсмешного не происходит, но у тебя улыбка не сходит с лица, и при этом тебе очень хочется, чтобы у героев все было хорошо. Этот смех — высокий смех сочувствия. Конечно, мне хотелось бы, как режиссеру, достичь этой высоты. Это и называется высокой комедией: таких фильмов мало, но они случаются.
Фото: Анна Груздева
В фильме «Горько» показан раскол в нашем обществе. Есть ли что-то, что нас объединяет?
Вообще, конечно, ненавистью объединить проще, чем любовью. Потому что ненависть — это нисходящая линия, а любовь требует усилий: простить человека, понять, сделать что-то для него. А чтобы ненавидеть, ничего не нужно, можно начать прямо сейчас.
Какой-то идеи, объединяющей все и вся, возможно, и не существует. А фильм «Горько» о том, что семья, родство — это связь, которую мы недооцениваем. Особенно в молодости, когда нам кажется, что мы сами себя создали. Наверное, семья — это первое место, где стоит объединяться. Потому что это тот малый круг, в котором мы действительно способны сделать жизнь лучше. А потом уже можно действовать и на каких-то других пространствах. Наш фильм о том, что, для начала, надо попробовать полюбить, принять и простить собственных родителей. Конечно, мы все друг перед другом виноваты, но простить — в наших силах.
Если не кинорежиссером, кем бы вы стали?
Наверное, журналистом. Я с детства так думал: либо режиссером, либо сценаристом, либо журналистом. Потому что, конечно, нет ничего интереснее других людей. И изучать их, писать о них, снимать — что может быть увлекательней?
Есть ли литературный герой, с которым вы себя ассоциируете?
Мне очень нравится индивидуалистская литература. Есть такой писатель Сол Беллоу, он американец, потомок русских эмигрантов и, кстати, лауреат Нобелевской премии. У него есть несколько романов об одиночках, переживающих кризис — «Герцог», «Между небом и землей». Это сложные герои, но я почему-то всегда им сочувствовал, хотя сам, наверное, не такой. Но изначально каждый человек одинок, в силу нашей природы. И найти близкого тебе — может, самое сложное в жизни.
Фото: Анна Груздева
С вами много говорят о юморе. А о чем вы сами хотели бы говорить с журналистами?
Хороший вопрос. Дав какое-то количество интервью, я почувствовал, что мне не очень интересно. Хочется говорить о кино, о режиссерах, о драматургии, о литературных героях, о том, что нравится и почему, о том, что нашел, увидел. А с журналистами надо постоянно говорить о том, что ты уже сделал. Но фильм — это и есть высказывание. И когда к нему требуют комментариев, это значит, я там что-то недосказал. Как говорил Лев Толстой, чтобы ответить на вопрос, о чем «Анна Каренина», надо слово в слово прочитать роман.
Порекомендуйте фильм.
Могу рассказать о двух моих последних потрясениях. Первое — это сериал «Карточный домик». Мне кажется, что там — драматургия шекспировского уровня, мощнейше сыгранная.
И второе. Совсем недавно со мной произошло чудо: спустя 36 лет после рождения я наконец-то целиком посмотрел «Мимино». Я видел раньше только кусками (хотя, например, фильм «Афоня» я видел 20 раз от начала до конца — это мое любимое кино). Я сел, посмотрел, и долго не мог успокоиться. Это шедевр, который на меня подействовал всей палитрой возможных чувств. Мне и плакать хотелось, и смеяться, и сюжет увлекал.
В последнее время, самый обсуждаемый российский фильм - это, наверное, предельно серьезный «Левиафан»...
Конечно, это очень серьезное кино. Но там есть смешные моменты, там есть юмор; Мадянов, например, очень комичный в роли мэра.
Такие фильмы нужны, нельзя же все время надо всем хохотать. Это жанр трагедии, где в конце герой либо должен умереть, либо оказаться в ситуации, которую решить не в силах. И было бы странно, если бы в конце такого кино вдруг появился свет. В «Царе Эдипе» нет света, в «Медее» нет света, никакой надежды нет. Эти произведения сделаны по некоему закону. Тем более, жизнь похожа, скорее, на трагедию, чем на комедию — она заканчивается смертью.
Но если говорить про меня, то я бы эту историю (если бы она меня заинтересовала) рассказывал по-другому.
Вы — комедийный режиссер или просто кинорежиссер, который в том числе снимает комедии?
Сложный вопрос. Конечно, мне хотелось бы поработать в разных жанрах. И я надеюсь, что сниму и драму. Но сейчас я снимаю фильмы по своим сценариям: я начинаю писать, и волей-неволей получается, что герои начинают шутить, попадают в нелепые ситуации. Это не всегда контролируемый процесс. Бороться со своей природой я не считаю нужным. Тем более, в истории кинематографии есть примеры, когда режиссеры всю жизнь снимали комедии и при этом были высочайшими мастерами.
Кстати, недавно я закончил снимать новеллу для альманаха, который называется «Страна чудес». К обыкновенному человеку, которого играет Тимофей Трибунцев, неожиданно прилетают инопланетяне и сообщают, что будет всемирный потоп. И предлагают ему улететь: может быть, вместе с кем-то еще. И герой бросается искать, кого бы еще спасти. Я думаю, что это маленькое 26-минутное кино — несколько иной жанр, по сравнению с тем же «Горько». Не скажу, что это фильм Данелии, но — его картинами вдохновленный.
