Истории

Дмитрий Быков прочел рэп в Филармонии

Чем известный поэт удивил петербуржцев на своем творческом вечере

О том, что Дмитрий Быков приедет в Петербург и проведет творческий вечер, я узнала случайно, просматривая афишу филармонии. Признаться, выбор зала удивил: творческая встреча поэта, писателя, публициста, радио- и телеведущего, литературного обозревателя и «одного из самых весомых современных литераторов – многогранного, неповторимого и глубоко оригинального Дмитрия Быкова» (так указано в программке!) – все же не совсем концертный формат.

Хотя, конечно, Дмитрий Быков зал держит, да и собирает (зал был полон) не хуже знаменитого солиста или оркестра. Ибо так и просится сказать, что сам Дмитрий Львович человек-оркестр. И, как и положено оркестру, Дмитрий Быков начал с легкой тонкострунной лести петербуржцам, пообещав: «когда от меня что-то будет зависеть, я верну столицу в Петербург». Льстивую линию струнных подхватили низкие деревянные духовые – Быков изящно сообщил, что уезжает в Принстон читать лекции о современном русском романе и о писательских стратегиях в России ХХ века.

И, как и положено оркестру, Дмитрий Быков начал с легкой тонкострунной лести петербуржцам, пообещав: «когда от меня что-то будет зависеть, я верну столицу в Петербург».

В первом отделении (их было два, что для сольного поэтического вечера литератора, сделавшего имя на публицистике и литературной критике, согласитесь, более чем!) последовательно и полновесно разворачивалась основная тема, обозначенная когда-то Галичем как тема «одиночества Божьего дара», который и прекрасен и горестен одновременно. И тут вполне оправданно, но несколько нескромно для Петербурга, прозвучали его строки о первом, которому и утешиться нечем, в отличие от второго, надеющегося на будущую победу, от третьего, утешенного «мыслью той, что он не четвертый». Эта ироничная сентенция во втором отделении превратилась в самостоятельную линию. Завершилось первое отделение знаковым аккордом - криком «Браво!», последовавшим за иронично-язвительным стихотворением «Доказательное».

…И чего галдите, как на вокзале, повторяя свой антирусский бред? Безусловно, сбили. Но вам сказали: доказательств, что это Россия, нет. Заявили вслух, ничего не спрятав. Основной источник довольно крут, и хоть это как бы спецслужбы Штатов, иногда, представьте, они не врут. Там ведется пристальный счет потерям, цэрэушный вывод имеет вес; вообще, мы Штатам ни в чем не верим, но про «Боинг» правда, про «Боинг» йес. И чего бы пресс-секретарь Обамы против нашей власти ни ляпнул вдруг, — знают все, что сроду, что никогда мы, что не мы, не «Боинг», не наш, не «Бук». И хоть мы противны целому свету, мы привыкли к жизни в такой среде. Доказательств, что это Россия, нету. Если нету в Штатах, то нет нигде.

…А еще мерзавцы клевещут ныне, выполняя даллесовский завет, что от нас стреляют по Украине. Доказательств, что это Россия, нет. Аргументы зыбки, а факты утлы. Мы желаем мира, на том стоим. Это к нам, должно быть, прорвались укры и палят предательски по своим. Это их прорыв, а пиндосы рады городить вранье и смущать умы. Говорят, что мы передали «Грады». Не в Донецк, не «Грады», не им, не мы. Наш ответ доносится из-под санкций, из-под гор вранья и волны клевет. Отвечаем искренне, по-пацански: доказательств, что это Россия, нет. Да и прежний «Боинг», что сбил Андропов, ненавистный штатовцам искони, вероятно, жертвою был укропов, и Рейхстаг небось подожгли они. Опровергнув злобно шипящих змиев, заявляем гневно, Фоменко вслед, что и Жанна д'Арк — это тоже Киев. Доказательств, что это Россия, нет. А Россия — космос, Победа, кадры, Енисей, культура, добро, балет. Остальное — это соседи как бы. Доказательств, что это Россия, нет.

…Предо мной чумное лежит пространство, беспросветно, обло, стозевно, зло, непристойно, мстительно и пристрастно и зловонной тиною заросло. Голосит, бормочет, болит, недужит, поливает «Градом», лелеет «Бук», никому не верит, ни с кем не дружит, ни за что сажает, не помнит букв. Тут Христос бессилен, а свят Иуда, кровянист закат, упразднен рассвет. Я не знаю, что это и откуда.

Доказательств, что это Россия, нет.

Что есть и чего нет в «О чём нельзя»

Когда-то Дмитрий Быков вел на «Радио России» программу для подростков «О чём нельзя», но ее закрыли, как закрыли и другие радиопроекты Быкова на «Сити-FM» и на «Ъ-FM». Сам Дмитрий Львович отметил, что не желал потерять удачное название. Что ж, понятная авторская рачительность.

Собственно «О чём нельзя» — нормальный гастрольный проект, с которым автор выступает уже не первый год и в Москве, и на гастролях. И как любой гастрольный проект, он хотя и потерт, но продуманно добротно выстроен.

Быков все сказал. Сказал о том, что «зябко и страшно», сказал о сроках: «Россия накануне перемен», «через полгода закончится очередной этап русской истории».

Интригующее название творческого вечера оказалось, как и положено, зазывным, но не обманчивым. Ведь если отбросить в сторону расплывчатые ожидания чего-то политического, запретного, а потому манящего, то на вечере было хорошо.

Хорошо, потому что не так уж часто звучит поэзия в нашей сегодняшней жизни. Потому что поэзия и есть тот «пронзительный и все проясняющий свет», который дает представление о вкусе жизни и о ее смысле.

В афише было указано, что «Лирическая поэзия — это и есть то, о чем обычно громко и  вслух не очень-то говорят, либо говорят с осторожностью». Лирика — она вообще, как известно, малогражданствена, она вся направлена на приватное. Но именно такая приватность формирует если не общность, то хотя бы круг общих понятий и тем, где друга, единомышленника, да что там, просто думающего, мыслящего, просто того, кто в тебя не выстрелит, вычислишь по знанию этих строчек.

Быков на вечере сказал о самом главном — о смерти, о любви, о винограде жизни.

Виноград растет на крутой горе, не похожей на Арарат. 
Над приморским городом в сентябре виноград растет, виноград. 
Кисло-сладкий вкус холодит язык — земляники и меда смесь. 
Под горой слепит золотая зыбь, и в глазах золотая резь.

Виноград растет на горе крутой. Он опутывает стволы, 
Заплетаясь усиком-запятой в буйный синтаксис мушмулы, 
Оплетая колкую речь куста, он клубится, витиеват. 
На разломе глинистого пласта виноград растет, виноград.

По сыпучим склонам дома ползут, выгрызая слоистый туф, 
Под крутой горой, что они грызут, пароходик идет в Гурзуф, 
А другой, навстречу, идет в Мисхор, легкой музыкой голося, 
А за ними — только пустой простор, обещанье всего и вся.

Перебор во всем: в синеве, в жаре, в хищной цепкости лоз-лиан, 
Без какой расти на крутой горе мог бы только сухой бурьян, 
В обнаженной, выжженной рыжине на обрывах окрестных гор: 
Недобор любезен другим, а мне — перебор во всем, перебор.

Этих синих ягод упруга плоть. Эта цепкая жизнь крепка. 
Молодая лиственная щепоть словно сложена для щипка. 
Здесь кусты упрямы, стволы кривы. Обтекая столбы оград, 
На склерозной глине, камнях, крови — виноград растет, виноград!

Я глотал твой мед, я вдыхал твой яд, я вкушал от твоих щедрот, 
Твой зыбучий блеск наполнял мой взгляд, виноград освежал мне рот, 
Я бывал в Париже, я жил в Крыму, я гулял на твоем пиру — 
И в каком-то смысле тебя пойму, если все-таки весь умру.

А если не сказал он о каких-то злободневностях, которых, очевидно, ждал зал, то в ответ процитирую самого Дмитрия Львовича: «Пускай эти доброжелатели сделают то, что делаю я, а потом уже критикуют». Хотя на самом деле Быков как раз все сказал. Сказал о том, что «зябко и страшно», сказал о сроках: «Россия накануне перемен», «через полгода закончится очередной этап русской истории». О том, что результат конформизма всегда смешон и противен, что это путь превращения МЕЧТЫ в ГОВНО (аббревиатуры из стихотворения «Суп “Мечта”»), что «когда уже отняты суть и честь», что когда «вся страна шагает в никуда, то что мой личный путь на этом фоне?».

И еще поэт сказал о том, что у России огромный инстинкт самосохранения, что Россия «такая  большая, холодная страна, холодная добрая страна…». И хотя последнее стихотворение было прочитано в ритмичной рэповой стилистике, петербургская публика Быкова не поддержала, не подхватила, как обычно подхватывают, выделяя и усиливая хлопками ритм рэпера.

С одной стороны, нарядно-строгий и старомодно-чопорный большой зал петербургской филармонии как-то совсем не располагает к ритмике и стилистике уличных рэперов. С другой стороны, картины плясок смерти, нарисованные поэтом, как и досадные проговорки москвофила о том, что любое пространство, кроме Москвы, не пригодно для жизни («… просто, видимо, все остальное не годится ваще никуда») мало способствовали бурным аплодисментам.

Хотя, конечно, в Петербурге Дмитрия Львовича всегда пустят переночевать.

Какой ужасный ветер, какой ужасный ветер! Осени черный океан!
Куда стремится Фауст, о чем страдает Вертер, кого еще хочет Дон Гуан?!
Мы все еще жаждем кого-то подчинять, планируем что-то отжимать —
А важно только, пустят ли переночевать, пустят ли переночевать.

В России холодает к началу октября, и вот что надо помнить о ней:
Чем горше досталось, тем проще отобрать; чем легче досталось —
                                                                                 тем трудней.
Талант не отнимешь, породу не отнимешь, характер и пятую графу,
А дом или деньги, работа или имидж вообще отбираются, как тьфу.
Тогда уже не важно, умеешь ты кивать, ковать или деньги отмывать,
А важно, пустят ли переночевать, пустят ли переночевать.

Я много трудился бессмысленным трудом в огромной и холодной стране.
Я вряд ли куплю себе прииск или дом, но главный мой приз уже при мне.
Я плохо умею кастрюли починять, получше — страшилки сочинять,
Но меня здесь пустят переночевать, пустят переночевать.

share
print