Народная артистка России Тамара Абросимова представит свою премьеру к 150-летнему юбилею Веры Комиссаржевской.
Тамара Абросимова рассказала «МР» о том, почему слова великой артистки актуальны сегодня, о роковых случайностях и об атмосфере 60-х.
Как началось ваше увлечение личностью Комиссаржевской?
В детстве мне попалась книжка Александры Яковлевны Бруштейн «Страницы прошлого». Почти половина книги - о Вере Федоровне Комиссаржевской, с очень подробным анализом ролей. Я стала интересоваться ее историей еще даже когда не была связана с театром. Это удивительная судьба и удивительные попадания… Александра Яковлевна писала, что, увидев один раз Комиссаржевскую в «Чайке», она потом не могла воспринимать «Чайку» в другом исполнении. Такое соединение образа актрисы и героини, недаром ее называли «чайкой русской сцены». И она сама ощущала близость к образу Нины, потому что в ее последней телеграмме есть слова: «Во вселенной остается неизменным один лишь дух - чайка». Она адресована Владимиру Александровичу Брендеру, с которым мы ездили в Новочеркасский театр, где отмечали столетие со дня рождения Веры Федоровны. Я была молодая артистка театра Комиссаржевской, а он знал ее лично, и мне довелось с ним говорить. Получилась связь через столетие.
Она восхищает вас и как актриса, и как женщина?
Ее величие в профессии я не могу оценить, потому что театр жив сиюминутно. Она привлекает как личность. Наверное, достаточно нервный человек в жизни, на сцене, по описаниям, она не была истеричной, она вела постоянный поиск. Для меня в ее характере есть что-то общее с Мариной Цветаевой.
Фото Веры Комиссаржевской предоставлено пресс-службой театра им.Комиссаржевской.
Какой факт из ее жизни вас особенно поражает?
История с провалом «Чайки» - это, казалось бы, провал, но это то, что запомнилось. Я помню, что отмечали даже столетие этого провала. У нее в жизни было много каких-то «не-встреч» - так получилось, например, с Чеховым. Самое трагическое в ее судьбе - материальный и моральный крах после размолвки с Мейерхольдом. Казалось бы, в своем театре в здании «Пассажа», где она работала два года, она имела настоящий зрительских успех. Но, видимо, ее отпугнуло, что ее попытались приписать чуть ли не к революционерам. Как я понимаю, она не хотела вписываться в какие-то рамки. И вот в Самарканде, на базаре, в коврах поймать эту черную оспу - что это? Какой-то рок. Я думаю, в то время было много хороших актрис, но ни одна не собрала такую толпу людей, идущих за цинковым гробом в Александро-Невскую лавру.
Как получилось, что вы ушли из Технологического института и поступили в Театральный?
Я закончила школу с серебряной медалью и хотела идти на матмех, но провалила экзамен и поступила в Технологический институт. Тогда это было модно. Я, конечно, мечтала о театре (вообще-то, я мечтала быть балериной) - я была очень хорошим зрителем. А Техноложка тех времен - это уникальное место, где учились и Найман, и Бобышев, и губитель Бродского Лернер. И была удивительная театральная мастерская, которой руководили артисты ТЮЗа. Спектакли в Техноложке собирали огромный зал в 700 человек. А потом так получилось, что к нам приехала комиссия МХТ, смотреть студентов - оказывается, это была их традиция. Так меня взяли.
Сегодня любят вспоминать 60-е годы. Может, сейчас не хватает того ощущения надежды, свободы, свежего воздуха?
В 1956 году я поступила в Техноложку, и там уже были люди, которых позже назвали диссидентами. Чуть позже я и сама стала слушать Окуджаву, Галича и старые актеры открывали для нас Вертинского. Я помню свои ощущения того, что называется оттепелью. В театральном институте советскую литературу преподавал Андрей Донатович Синявский. Он открывал нам Цветаеву, Ахматову (тогда вышли их первые сборники), совершенно другого Маяковского, которого он особенно любил. Мы читали те же произведения, которые знали по школьной программе, но Маяковский в них представал совсем по-новому. И я всегда, наверное, буду помнить удивительную демонстрацию, когда встречали Гагарина. Я вдруг поняла, какое бывает непридуманное единство нации - мы все искренне это переживали. Люди устремились к воротам Кремля, и даже милиционеры растерялись.
Сейчас эти чувства утеряны, или просто время не пришло?
Да, я думаю, что все идет по спирали. Это, кстати, можно заметить и по истории Комиссаржевской. Некоторые письма, которые прозвучат в спектакле, поразительно созвучны нашим реалиям. В конце позапрошлого века она пишет Рощину-Инсарову: я все готова простить человеку, кроме пошлости. Теперь, когда пошлость лезет из всех дыр, понимаешь, что эти слова очень актуальны. Да и тогда, как мы знаем, было полно пьес-однодневок, и сама Комиссаржевская переиграла массу всей этой бузы.
Если сравнить Ленинград 60-х и Петербург 2014 года: что изменилось, а что осталось прежним?
Прежде всего, остался сам город. Я благодарна судьбе, что на старости лет открылась возможность посмотреть мир, но когда возвращаешься из мест, где тебе всю жизни хотелось побывать - из Рима, Парижа, Лондона, - не можешь не подивиться красоте Петербурга.
Но Бродский, например, так и не вернулся, говоря, что того города уже нет...
Да, он доезжал до Стокгольма, но что-то мешало ему пересечь Финский залив. Он гениальный поэт, и у него совершенно другие масштабы мнений. Кроме того, все трагическое в его судьбе было связано с этим же городом и людьми, живущими здесь.
Спектакль-посвящение Вере Федоровне Комиссаржевской пройдет 8 ноября в 19:00 в театре им. В.Ф. Комиссаржевской (билеты 100 - 200 рублей).
«Мы хотим погрузиться в мир Комиссаржевской, потому что театр носит ее имя, а личность ее этого заслуживает».
