Художница Виктория Ломаско, известная своими графическими репортажами с митингов, судов, из детских колоний, рассказала «МР» об особенностях жанра, о лицах в метро и о том, почему феминисты порой борются против феминизма.
Как соотносится в ваших графических репортажах журналистика и искусство?
Во многом, я делаю ту же работу, что и журналист. Устраиваю экспедиции, ищу гидов-проводников, которые хорошо владеют темой и могут мне помочь. Беру интервью, пишу тексты, выражаю свое мнение, подвожу некие итоги. Но я не профессиональный журналист, у меня нет такого образования. Я могу упустить что-то такое, что журналист бы сразу просек и счел важным. Но, с другой стороны, возможно, мне легче вступить в камерный, интимный разговор. Многих людей рисование располагает и успокаивает. Они скорее воспринимают меня как художника. Я не записываю на диктофон, люди понимают, что их слова вряд ли попадут в массовые издания. Часто они тоже задают мне вопросы, мы спорим...
Кроме того, обычным журналистам надо выстраивать работу с фотографом, и часто это нелегко. Одному одно кажется важнее, другому - другое. В большинстве журналистских материалов изображение вторично - оно просто иллюстрирует. А я сама себе «писательница» и художница и, конечно, изображение -художественный образ в моих работах имеет основное значение. Но главное отличие – у меня нет заказчика. Я выбираю только те темы, которые меня цепляют, делаю только то, что важно мне самой. У меня нет ни заданного формата, ни сроков, зато полная свобода для экспериментов.
Есть ли место фантазии?
Фантазии, в смысле изменения слов и фактов, нет места в жанре графический репортаж.
У вас есть любимые «герои»?
Я очень люблю рисовать старых людей. Часто в их мыслях, в их идеологии сочетаются, казалось бы, несовместимые вещи. Например, на одной моей работе бабушка-коммунистка несет транспарант с Лениным и Марксом и говорит: «Всю ночь я молилась Богу, чтобы дождь не испортил мой транспарант». Это была документальная реплика.
Встречаются ли повторяющиеся типажи?
Например, эти самые старики, - из простых, не из элиты: они жили в одной стране, потом ее не стало, и многие подались в православие. Бывшие ярые коммунисты - теперь столь же воинствующие православные. Это очень распространенный типаж.
Отражается ли нынешняя политическая ситуация на лицах людей?
Да, без сомнения. Я постоянно рисую в метро и, мне кажется, даже простые зарисовки выражают то, что сейчас происходит. Закрытые лица. Наверное, самое приятное, что случилось во время протеста 2012 года, - у многих стала более живая мимика. Люди стали больше общаться. А сейчас еще хуже, чем до протеста. Настолько омертвевшие лица, на которых только страх, тревога, желание забыться...
«Раскол» - по отношению к ситуации на Украине и в Крыму - прошелся по многим семьям, по дружеским компаниям... У вас был такой опыт?
Да, например, моя двоюродная сестра говорит, что за Крым готова удушить. Хотя во всем остальном это добрейшая и милейшая женщина.
Неужели пропаганда так повлияла на нее и многих других?
У нас же вся история непроработанная. Откуда возьмется другой взгляд? Например, немцы, после фашизма, провели столько исторических, образовательных программ... В той же Австрии, где этого не было, национализм до сих пор гораздо сильнее.
Ваша выставка «Феминистский карандаш» во многом связана с насилием в широком смысле слова. Вы наблюдаете «круговорот» насилия в нашем обществе?
Например, разговаривая с «девочками» из Нижнего Новгорода, я поняла, что они оправдываются. Они знают, как их воспринимает большинство людей, и им остается только защищаться. Или, наоборот, нападать: нападение - лучшая защита.
Очень часто такие социальные группы, которых все презирают, которые почти невидимы, начинают плохо отзываться о других подобных группах. Те же «девочки» говорили о мигрантах - «чурки», «козлы». Когда имеешь больше всяческих благ и возможностей, легче быть добреньким. Москвичи из привилегированных семей, живущие в центре и не заходящие в метро, с большей легкостью скажут «Москва для всех», чем те, кто действительно сталкивается с конфликтами на улицах где-нибудь в провинции. Люди, столкнувшиеся с агрессией, начинают проецировать ее дальше.
Как вы думаете, с чем связан шквал критики, который обрушился на выставку «Феминистский карандаш» и на вас?
Было много и положительных рецензий. Критика, думаю, связана с тем, что женщины-авторы свободно заговорили о проблемах, с которыми сталкиваются женщины, при этом многие художницы нарисовали свои личные истории. А также факт, что мы весьма успешно обошлось в большом коллективном проекте без мужчин, вызвал раздражение многих из них. Да, мужчины могли приходить на мероприятия ФК, но последнее слово оставалось за женщинами.
Это конкуренция в мире «левого» искусства или раздражение против другого пола?
Некоторые из тех, кто нас критиковал (самые разные люди: известные кураторы, галеристы, активисты...), звонили мне и Наде (Надежда Плунгян, со-куратор выставки - прим. ред.) и предлагали нам разделиться и делать «ФК» в соавторстве с ними. Я уверена, что если бы мы согласились сотрудничать с этими статусными мужчинами, то избежали бы множества проблем: легче бы нашли пространство, не было бы таких нападок.
Получается, шовинизм присущ любому мужчине просто по половому признаку?
Не хочется так думать, но многим присущ. В арт-среде среде многие мужчины живут как фронтмены. У них подружки и жены, которые обслуживают мужа не только в быту, но зачастую и в его профессиональной деятельности: спонсируют, участвуют в акциях, пишут хвалебные статьи, делают документацию, собирают архивы и так далее. Женщины часто боятся публично говорить от своего лица и занимать собственную активную позицию.
А левые активисты обычно говорят, что феминизм отвлекает от дела революции. Известная история: сначала революция, потом - новое общество, в котором женщина автоматически займет другое положение. Но сколько не происходило революций, часто они больно ударяли как раз по женщине. Та же Великая Французская революция: после нее положение женщины только ухудшилось.
Вы согласны с теми, кто говорит, что сейчас - в плане свободы - еще хуже, чем в 70-е годы?
В чем-то хуже, в чем-то лучше. Да, сейчас еще нет той идеологии, которую обязательно публично разделять и активно поддерживать. Хотя, кого-то уже заставляют участвовать в митингах, и детей в школах агитируют. Но не в таком масштабе, как в советское время. С другой стороны, мне кажется, что раньше, если ты не лез в политику и формально придерживался правил (носил пионерский галстук, состоял в партии...), этого оказывалось достаточно. А сегодня аполитичный человек запросто попадает под раздачу, если не там прошла его дорога. Правосудия и социальной защиты не существует. Ты должен быть всегда на ногах, всегда молодым, бодрым. А если возникает проблема - сносят твой дом, или ты попал в ДТП, или заболел, - ты беззащитен.
