Такие же малограмотные, как современные рабочие из Средней Азии, жители деревни приезжали в Петербург работать строителями, ремесленниками, официантами и трактирщиками. Что еще общего у мигрантов столетней давности с современными, рассказал на своей лекции петербургский историк Лев Лурье.
Лекция Льва Лурье состоялась во вторник, 24 июня, в Еврейском культурном центре.
Оливеры Твисты стали Дэвидами Коперфильдами
Дореволюционная Россия по многим показателям похожа на современную Южно-Африканскую республику или Нигерию – это индустриализирующаяся крестьянская страна. В деревне жило более 80% населения, протяженность железных дорог была огромной, но все равно расстояние между населенным пунктом и станцией - в среднем 200 верст (213 километров). Около 60% населения были неграмотные. Мужчин, призванных в армию, обучали грамоте, но они ее быстро забывали, потому что в деревне было решительно нечего читать – даже вывески «булочная» не было.
Мир деревни практически не соприкасался с городским вплоть до конца XIXвека. Он мало изменился с XIV-XVвеков. В этом мире хороший урожай считался «сам четыре» (одно зерно посадил – четыре вырастил), а если было «сам три», то зерна уже не хватало до следующего урожая, приходилось брать взаймы у ростовщиков или есть кору. Чтобы повысить урожайность, необходимо было удобрять почву. Для этого нужен был скот. Для этого нужен был корм. Для корма нужен был урожай. Это был замкнутый круг. Крестьяне засеивали ограниченный набор культур, и главной проблемой была постепенная порча земель. И только высокая детская смертность регулировала рост населения.
Между потребителем сельскохозяйственной продукции и производителем было огромное расстояние. Французскому крестьянину было легко привезти молоко в ближайший город, а вологодскому привезти его в Петербург – практически невозможно. Больше так продолжаться не могло: в деревне жило больше людей, чем деревня могла прокормить.
Единственный способ решить проблему, как сказал бы Маркс, «аграрного перенаселения» – это отправить крестьян в город. В разных странах это делалось с разной степенью жестокости. Например, в Англии XV-XIX веков, когда «овцы съели людей», крестьян просто выгоняли в город, так появились условные Оливеры Твисты, которые постепенно стали Дэвидами Коперфильдами. В Германии и Прибалтике крестьянин мог выбрать – устроиться к хозяину батраком (вакансий было ограниченное количество) или идти, куда глаза глядят.
Самый радикальный способ решения проблемы предложил Сталин в 1929 году – это коллективизация. Я работаю школьным учителем и каждый год провожу опрос среди своих учеников: когда первый твой предок приехал в Ленинград? У подавляющего большинства первый предок приехал на рубеже 20-30-х годов, это был крестьянин, который спасался от коллективизации. Нужно было придумать какой-то ужас, чтобы люди фактически как беженцы бросились из деревни в город.
Крестьян просто выгоняли в город, так появились условные Оливеры Твисты, которые постепенно стали Дэвидами Коперфильдами. В Германии и Прибалтике крестьянин мог выбрать – устроиться к хозяину батраком (вакансий было ограниченное количество) или идти, куда глаза глядят.
Кое-что по этому поводу делал Столыпин: разрушал общину, разрешал продавать землю... Идея заключалась в том, что постепенно земля будет концентрироваться в руках у наиболее активных хуторян, которые образуют класс фермеров. Когда Столыпин предложил этот законопроект Думе он сказал: «Дайте нам 20 лет, и мы перевернем Россию». Через 20 лет наступил 1926 год, и переворачивали уже совершенно другие люди.
Тем не менее, в начале XXвека впервые за сотни лет русские крестьяне стали жить лучше. Сначала они начали покупать соль, потом водку, потом появились керосиновые лампы. Зажиточный крестьянин покупал жесть для кровли и дешевый кузнецовский фарфор (произведенный в товариществе Матвея Кузнецова в Москве). В деревнях появились швейные машинки!
Вест-Энд и Ист-Энд Петербурга
Процесс сближения с городом происходил через так называемые несельскохозяйственные промыслы. Человек, живущий в транспортной доступности от большого города, приезжал туда работать каменщиком, или ремесленником, или стекольщиком – рабочие руки нужны были всегда. Он зарабатывал небольшие деньги, но в родной деревне не выдали даже таких, и помогал семье наладить и улучшить свой быт. Мы сейчас наблюдаем аналогичный процесс, только связанный не с русскими крестьянами, а с узбеками и таджиками. Несмотря на то, что в Петербурге и Москве они живут в довольно скотских условиях, они живут все равно лучше, чем у себя на родине.
К началу XX века крестьянское население преобладало уже в большинстве районов города. Проще перечислить места, где его было меньше 50% – это Литейная часть, район улицы Жуковского, аристократические особняки вдоль Фонтанки, Адмиралтейская часть, ну и довольно разнообразным было население Коломны. Самыми успешными были жители Поволжья, в основном ярославцы, работавшие в общепите. За предприимчивость их прозвали русскими янки.
Малограмотные русские крестьяне в начале XX века даже жили в тех же условиях, что нынешние узбеки и таджики.
Мы сейчас наблюдаем аналогичный процесс, только связанный не с русскими крестьянами, а с узбеками и таджиками. Несмотря на то, что в Петербурге и Москве они живут в довольно скотских условиях, они живут все равно лучше, чем у себя на родине.
Городская социальная дискриминация обычно заключается в том, что люди с разным достатком живут в разных районах: есть фабричные районы, окраина, гетто, есть сити и «красная зона», куда небезопасно ходить вечером... в Петербурге это было развито гораздо меньше, жители Выборгской стороны и центра города, конечно, отличались, но не так, как отличались Вест-Энда и Ист-Энда в Лондоне.
Каждый дом представлял собой «ноев ковчег»: в подвале располагались крестьянские артели, люди спали на нарах во много рядов, как сегодня гастарбайтеры. Самой дорогой частью дома был бельэтаж или третий этаж с выходом на улицу, а не во двор. Выше шли помещения, занятые малым бизнесом и подобие современных «миниотелей». В квартире жила хозяйка или чаще всего семья, которая занимала две-три комнаты, а остальные девять сдавали жильцам. Если это фешенебельная квартира, то в каждой комнате жило по одному человеку (семье), а если обычная, то молодые рабочие и студенты снимали углы.
Таким образом, в одном и том же доме мог жить промышленный рабочий, портные, находиться трактир и жить какой-нибудь выдающийся генерал Боборыкин. И они даже не соприкасались, потому что Боборыкин ходил по парадной лестнице, а все остальные – по черной.
Подробнее о жизни крестьян в Петербурге можно прочитать в книге Льва Лурье «Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка» (2011).
